Бездушный принц - Софи Ларк

касаются его бедра. Чертовы рефлексы спортсмена.

– Как предсказуемо, Аида, – вздыхает Оливер. – Вечно ты борешься.

Он хватает меня за ногу и наполовину вытаскивает из багажника. И тут замечает отсутствие кеда.

– Что случилось с твоей обувью? – спрашивает он.

– Почем мне знать? – говорю я. – Я была слишком занята, будучи похищенной и запертой в багажнике. Надеюсь, ты не потерял еще и мою сумочку.

– Нет, – отвечает Оливер.

Он отпускает мою ногу, и я встаю, оглядываясь.

Мы припарковались у небольшого голубого пляжного домика. Вода плещется всего в ста ярдах[42], наплывая на гладкий песок кремового цвета. Дом с обеих сторон окружен густыми зарослями деревьев, но сзади ничего не перекрывает прекрасный вид на море. Я раньше здесь не бывала. Тем не менее я прекрасно понимаю, где мы. Оливер постоянно болтал об этом месте. Это его семейный коттедж.

Он хотел привезти меня сюда. Мы были в другом коттедже, прямо на краю национального парка Индиана-Дюнс. Это была та самая ночь, о которой говорил Оливер на вечере сбора средств, – когда я была в белом бикини, и мы занимались сексом на песке.

Похоже, для него это была какая-то волшебная ночь. Мне же было холодно и неудобно, и к тому же меня искусали комары.

Но вот мы снова вместе, на этот раз в резиденции Каслов. Оливер приезжал сюда, когда был ребенком. Он рассказывал, что это было единственное время, когда он видел своих родителей более десяти минут подряд. Что, конечно, печально, но не настолько, чтобы заставить меня забыть о похищении.

– Ну, что ты думаешь? – с надеждой спрашивает Оливер.

– Он… э-э-э… именно такой, как ты описывал.

– Точно! – радостно соглашается Оливер, не замечая отсутствия у меня энтузиазма.

– Не забудь про мою сумочку! – напоминаю я.

Он снова открывает дверь со стороны водителя, чтобы забрать мою сумочку с переднего сиденья.

В тот момент, когда он наклоняется, я начинаю бежать от него по направлению к воде.

Проще было бы добежать до дороги, но тогда он нашел бы меня за две секунды. Я надеюсь, что смогу спрятаться где-нибудь среди деревьев или дюн.

Как только мои ноги касаются песка, я понимаю, что это был совершенно идиотский план. Я и так бегаю плохо, что уж говорить о беге по рыхлому песку. Это словно кошмар, в котором ты мчишь изо всех сил, но при этом едва движешься.

При этом Оливер в былые годы пробегал 40 ярдов[43] за 4,55. Может, со времен своего спортивного величия мужчина и прибавил несколько фунтов, но, опустив голову и размахивая руками, он пробивается сквозь песок как заправский полузащитник.

Оливер хватает меня и сбивает с ног с такой силой, что из моих легких вышибает весь воздух до последней молекулы кислорода. В них настолько пусто, что это вызывает у меня рвотный рефлекс, прежде чем мне, наконец, удается сделать сладкий глоток воздуха.

В голове гудит. Я от макушки до пят покрыта песком – песок у меня во рту, в волосах. И, хуже всего, в моем гипсе, что будет теперь сводить с ума.

Оливер уже на ногах, смотрит на меня без толики сожаления.

– Я не понимаю, почему ты делаешь это с собой, Аида, – говорит он. – Что за склонность к саморазрушению.

Я бы ответила ему, что это не я сбила себя с ног, но я едва дышу – какое уж тут говорить.

Пока я справляюсь со рвотными позывами и пытаюсь отдышаться, Оливер обыскивает мою сумку. Он находит мой телефон, опускается на песок, и, подобрав камень размером со свой кулак, разбивает экран. Лицо мужчины раскраснелось от усердия, мышцы в его руке и плече напряглись. Мой телефон практически взрывается под камнем, пока Оливер продолжает бить по нему снова и снова.

Затем он подбирает осколки разбитого металла и стекла, и выбрасывает их в воду.

– Это было так уж необходимо? – спрашиваю я, как только мне удается восстановить дыхание.

– Не хочу, чтобы кто-то тебя отследил.

– Никто… – Я прерываюсь, и мой рот широко раскрывается.

Я собиралась сказать: «Никто не ставил мне на телефон трекер», – но тут понимаю, что это не так.

Оливер установил мне датчик слежения. Должно быть, сделал это, пока мы встречались. Вот откуда он всегда знал, где меня искать. В ресторанах, на вечеринках. А позже – вечере Кэллама.

Видимо, так Касл и нашел меня сегодня. Он следит за тем, где я бываю. Чаще всего это какие-то скучные места типа универа. Но тем не менее мне дурно от мысли, что все это время я была маленькой красной точкой на экране перед его глазами.

Оливер оставляет мою сумку лежать на песке.

– Пойдем, – говорит он. – Обратно в дом.

Я не хочу вставать, но еще меньше я хочу, чтобы Оливер меня нес. Так что с трудом поднимаюсь и ковыляю за ним, в одном ботинке и с зудящим гипсом, наполненным песком, который уже сводит меня с ума.

Я пытаюсь его вытряхнуть.

Оливер спрашивает:

– Что с тобой стряслось?

– Прихлопнуло руку крышкой от багажника, – отвечаю я и издаю безумный смешок, когда понимаю, что побывала в багажнике уже дважды за эту неделю. Новый рекорд относительно нуля раз за всю мою предыдущую жизнь.

Оливер смотрит на меня без улыбки.

– Я знал, что это случится, – говорит он. – Знал, что он не сможет позаботиться о тебе должным образом.

Я хмуро топаю за Каслом по песку. Никогда не хотела, чтобы кто-то обо мне «заботился». Оливер же всегда пытался именно это и делать, чем раздражал меня еще сильнее. Как-то мы играли в пиклбол[44] с другой парой, и он чуть не избил парня, который запустил мячик прямо в меня. Олли хотел благородной игры. Я хотела конкуренции.

Он вечно называл меня «принцессой» и «ангелом». А я вечно думала: «О ком ты, на хрен, говоришь? Потому что это точно не я».

Но, похоже, я тоже не распознала Оливера. Потому что никогда не думала, что он способен на подобное безумие.

Я следую за ним назад до пляжного домика. Мы забираемся по обветренным ступеням, и Оливер придерживает для меня дверь.

К моему удивлению, дом внутри практически пустой. Мы в зоне гостиной/столовой/кухни, но здесь нет ни стола, ни стульев, ни дивана. Лишь голый матрас на полу, накрытый простыней.

Не могу сказать, что мне так нравится больше.

– Почему здесь так пусто? – спрашиваю я.

Оливер раздосадовано оглядывается, словно отмечая все предметы, которых недосчитался.

– Отец продал дом, – отвечает он со злостью. – Я просил его