Assassin’s Creed. Валгалла: Сага о Гейрмунне - Мэтью Дж. Кирби

– Ну вот. Разгорелся, – сказал Стейнольфур, глядя на пламя. – Я же знаю: ты не за брата волнуешься. Тебя беспокоит отцовский гнев.

– Нет, я волнуюсь за брата, – хмуро возразил Гейрмунн.

Стейнольфур встал. Он скрестил руки, дожидаясь кивка Гейрмунна.

– Но и отцовский гнев меня тоже тревожит, – признался Гейрмунн.

Он сидел левым боком к костру. Тепло огня быстро проникло под одежду, но только слева. Правая часть тела по-прежнему дрожала от сырости и холода. Дрожь, пробиравшая спину, была сродни Гиннунгагапу[2].

– Когда отец увидит Хамунна, он спросит, где я, и обвинит в случившемся меня.

– Стоишь ты рядом или нет, отец все равно тебя обвинит, – сказал Стейнольфур, подходя к Гейрмунну.

С фьорда вернулся Шальги и принес два бурдюка чистой студеной воды.

– Кто тебя обвинит? – спросил парень, слышавший лишь часть разговора.

– Отец, – ответил Гейрмунн.

– А за что? – не унимался Шальги.

– За то, что сует нос не в свои дела, – сказал Стейнольфур. – Поищи-ка лучше камней и положи их в огонь.

Шальги посмотрел на Гейрмунна. Оба улыбнулись. Потом Шальги набрал камней нужной величины и разложил по краю костра нагреваться.

– Теперь посмотрим на твою рану, – объявил Стейнольфур.

Вместе с Шальги они сняли через голову кожаную тунику Гейрмунна, затем таким же манером стянули и шерстяную рубашку, стараясь не задеть раненую руку. Гейрмунн морщился от боли. Но чтобы увидеть рану, требовалось снять не только верхнюю одежду, но и нижнюю полотняную рубашку. Это оказалось не так-то просто. Ткань пропиталась кровью и прилипла к коже. Шальги побросал нагретые камни в бурдюки с водой, отчего та зашипела и забулькала. Вода быстро нагрелась почти до кипения. Шальги побрызгал на рану Гейрмунна. Стейнольфур разминал заскорузлую ткань рубашки. Гейрмунн кряхтел и скрипел зубами. Не сразу, но им удалось снять рубашку и осмотреть рану.

– Столько крови и шума из-за царапины, – сказал Стейнольфур.

Гейрмунн взглянул на рану, едва не вскрикнул, потом засмеялся. Его рана была гораздо серьезнее царапины. Волчьи зубы оставили полукружье отметин и содрали кожу. Плоть в месте укуса почернела и воспалилась.

– Уверен, ты видел раны и похуже, – сказал Гейрмунн.

– Я и получал раны похуже этой, – усмехнулся Стейнольфур. – Такие есть даже у нашего парня.

Шальги молчал и бесстрастно смотрел на рану Гейрмунна. Таких ран на его теле, конечно же, не было, но глубокий, изломанный шрам над глазом свидетельствовал, что он и впрямь видал раны похуже этой. Упавшее дерево насмерть раздавило его отца. Сам он только чудом не погиб. Шальги было достаточно лет, чтобы носить копье, а вот бородой он еще не обзавелся. Но в отличие от Гейрмунна он непременно отрастит бороду, когда волосы решат, что он достиг зрелости.

– По-моему, перед нами – сын Хьёра, – вздохнул Стейнольфур и пихнул локтем Шальги, чтобы хоть немного развеселить парня и унять его страх. – А значит, мы должны возиться с ним, как с тщедушным щенком, и в случае чего все шишки повалятся на нас.

– Я тоже так думаю, – тихо согласился Шальги.

– Итак. – Стейнольфур хмуро покосился на руку Гейрмунна. – Сдается мне, ты хочешь сохранить свою лапу.

– Если получится, да, – признался Гейрмунн. – Мой меч будет скучать без нее.

– Неужели? Меч тоже нуждается в прокорме. Бьюсь об заклад, он с радостью найдет другую руку, которая будет обращаться с ним лучше.

– Вроде твоей? – спросил Шальги, улыбаясь во весь рот.

– Возможно, – пожал плечами Стейнольфур. – Но у меня уже есть меч, и потому я изо всех сил постараюсь не разлучать руку Гейрмунна с его мечом, – улыбнулся Стейнольфур, но тут же вновь стал серьезным. – Но по возвращении тебе тоже понадобится помощь врачевателя.

Гейрмунн кивнул:

– Быть может, это отчасти охладит отцовский гнев.

– Быть может. – Стейнольфур повернулся к Шальги. – Принеси еще воды. И ромашки, что не пахнет, если сумеешь найти.

Шальги высыпал из бурдюков камни и зашагал к фьорду. Гейрмунн дождался, пока парень отойдет подальше.

– Ты ведь задержал меня тут не только из-за руки, – проговорил он. – Ты хотел что-то сказать.

– Верно. – Стейнольфур вновь положил камни в огонь. – И вот что я тебе скажу: никто бы плохо о тебе не подумал. Никто не вздумал бы тебя винить.

– За что? – с вызовом спросил Гейрмунн, прекрасно зная, куда клонит Стейнольфур.

Бывалый воин почесал лоб и вздохнул:

– Люди умирают. Таков порядок вещей.

Гейрмунн наклонился к Стейнольфуру. Его щеки пылали, разогретые жаром костра.

– Хамунн – мой брат.

Стейнольфур кивнул, шевеля палкой камни, чтобы равномерно нагревались.

– Братья тоже умирают. На юге, откуда я родом…

– Мы в Ругаланне. – Гейрмунн ощутил ком в горле. – Не знаю, как там у вас в Агдире, но у нас не так. И советую это помнить, прежде чем заговоришь.

– Гейрмунн, я же твой клятвенник. Если я не могу говорить с тобой напрямую, тогда кто может?

Гейрмунн заглянул в глаза Стейнольфура и не увидел там ни хитрости, ни коварства. Таких людей в отцовской усадьбе было мало.

– Говори напрямую. Но думай, что говоришь.

Стейнольфур помешкал, как человек, готовящийся ступить на весенний лед.

– Много лет назад, когда тебе было меньше, чем Шальги сейчас, мне довелось увидеть, как ты упражняешься в поединке с Хамунном. Я следил за вами, а потом отправился к Хьёру и попросил у него позволения стать твоим клятвенником.

Гейрмунн помнил день, когда отец представил ему Стейнольфура. Потом он научился ценить общество воина, но тогда отнесся к Стейнольфуру с неприязнью, решив, будто того приставили шпионить за ним и мешать проказничать. Гейрмунну казалось, что и Стейнольфур частенько тяготится своими обязанностями. Юному Гейрмунну и в голову не приходило, что эти обязанности Стейнольфур возложил на себя добровольно.

– Почему? – спросил Гейрмунн.

– В самом деле, почему? – усмехнулся Стейнольфур. – Твои руки были тонкими, как прутики. Ты едва удерживал деревянный меч, которым упражнялся. И тем не менее… – Стейнольфур улыбнулся и ткнул его пальцем. – Ты меня напугал. В твоих глазах я увидел ненасытность. Увидел ярость. Ту, что никогда не угасает. Я понял: тебе суждено быть конунгом. А в глазах Хамунна я ничего подобного не увидел. Ни тогда, ни сейчас. Потому-то я и стал твоим клятвенником, а не его. Твоя судьба – быть конунгом…

– Довольно, – оборвал его Гейрмунн и затих, обдумывая дальнейшие слова. От сказанного Стейнольфуром его охватила неожиданная гордость и тайный стыд. Он пришел в замешательство, не зная, на чью сторону встать. Когда же неразбериха в душе унялась, его затрясло от гнева и боли. – Спасибо за прямоту, – сказал Гейрмунн.