В память о тебе - Дафна Калотай

Григорий потянулся за зажигалкой. Курение сначала было средством забыться и успокоиться, когда болела Кристина, а теперь превратилось в привычку, в одно из немногих доступных ему удовольствий. Прекрасно понимая, что Кристина не была бы в восторге, видя мужа с сигаретой, Григорий не осмеливался курить дома. Сначала он думал, что сможет в любое время бросить эту пагубную привычку, но его увлечение затянулось уже на два года. Устроившись за столом, Григорий с наслаждением вдыхал приятный аромат первой затяжки. На нем был сшитый на заказ костюм, немного поношенный, но опрятный. Из кармана на груди выглядывал уголок носового платка. Этот костюм он заказал лет двадцать пять назад, когда только начинал преподавательскую деятельность. Тогда, стараясь выглядеть на год-два старше, Григорий отрастил бороду и стал курить трубку. Годы оказались над ним не властны. Ему уже стукнуло пятьдесят лет, а его густые спутанные волосы пока не собирались седеть или выпадать, лицо не было морщинистым. Высокий и стройный, Григорий сохранил частичку юношеской долговязости. Впрочем, вчера, давая интервью для университетской газеты прыщавому студенту-второкурснику, он был неприятно удивлен, когда тот очень серьезно спросил: «Что вы чувствуете, вступив в клуб пятидесятников?» За двадцать пять лет безупречной работы Григорий Солодин получил толстую авторучку темно-бордового цвета и подписанную ректором благодарность. Но стенографирующему в блокноте слова преподавателя студенту этого знать не следовало, поэтому Григорий, сверкнув глазами, ответил: «Ужас».

В общении со студентами он частенько напускал на себя суровость: лицо игрока в покер, суховатый голос, в котором слышен легкий, интригующий акцент. Студентам нравились его невозмутимость и саркастический юмор. Вполне возможно, им нравился даже сам Григорий Солодин, нравился как человек. В свою очередь, преподаватель старался полюбить их или, по крайней мере, не выказывать явной неприязни к студентам, их шокирующей необразованности и отсутствию хороших манер. Почему они сидят на занятиях, не снимая бейсбольных кепок с логотипом «Ред Сокс» и застегнутых на молнии спортивных курток? Они похожи на членов какой-то преуспевающей банды. В теплую погоду они щеголяли в резиновых шлепанцах на ремешке, которые сбрасывали в аудитории так, словно находились не в университете, а на пляже. Григорий воспринимал их поведение как еще одно доказательство того, что мир катится в пропасть. Еще не разуверившись в благородстве избранного им поприща, Солодин продолжал появляться в университете только в костюме. А может, причиной тому стала застарелая фобия, возникшая еще в молодости: забыть по рассеянности переодеться или прийти в аудиторию в тапочках.

Затянувшись, Григорий развернул свежий номер «Глоуб». Как всегда, одна чернуха: президент намерен начать очередную войну, вторую за два года. Сюрприз ожидал его в разделе, посвященном вопросам культуры: «Балерина Ревская выставила на аукцион свои украшения».

Из груди Григория вырвался тихий вздох. Какое разочарование!

Хотя со времени написания письма прошел уже почти месяц, он не оставлял надежды, что сближение возможно. А вместо этого — аукцион.

Ну что же… Другой реакции ждать от нее было бы наивно. Вот уже два года, как желание объясниться с ней вкупе с горем от потери близкого человека занимало все его помыслы. Но он боялся очередной неудачи и старался отогнать воспоминания о пережитом, пока наконец не сдался и не сел писать письмо. И вот — полное фиаско! Им не суждено объясниться. Сближение невозможно.

Он начал читать статью, но мысли путались, а сердце неслось вскачь, как десять лет назад, когда он в последний раз видел Нину Ревскую на бенефисе Бостонского балета. Григорий был в огромном фойе театра «Вонг», а она, стоя на верхней ступени длинной мраморной лестницы, произнесла небольшую, но идеально составленную речь о важности спонсирования денег в искусство. Бывшая балерина высоко держала голову и выглядела несколько скованной в движениях. Ее темные, несмотря на возраст, волосы были стянуты на затылке в тугой узел. Рядом с Григорием, держа его под руку, стояла Кристина. В свободной руке у нее была флейта. Они стояли позади толпы, собравшейся у подножия лестницы. Во время своей речи Нина непроизвольно вздрогнула. Видно было, что каждое движение дается ей с трудом. Глядя, как директор театра помогает ей спуститься по парадной лестнице, Григорий подумал: «А что, если подойти к ней?» Но он, конечно же, не отважился. А потом Кристина увлекла его в сторону, туда, где блистала молодая кубинская балерина, новая прима труппы, уже прославившаяся своими пируэтами…

Григорий с раздражением бросил газету на стол. Ее желание избавиться от столь милых сердцу украшений продиктовано исключительно стремлением никогда больше не видеться с ним.

Отодвинув стул, Григорий поднялся на ноги. Это пощечина ему — ни больше ни меньше. И за что? «Она ведь даже меня не знает…»

Минуту назад казавшийся уютным кокон его офиса перестал быть таковым. Поняв, что бесцельно ходит из угла в угол, Григорий взял себя в руки, сорвал с вешалки пальто, натянул перчатки и выскочил из кабинета. Вниз по узкой лестнице, прочь из этого здания…

В университетском кафе утренняя смена уже приступила к работе. За прилавком худая девушка с выкрашенными в черный цвет волосами подавала кофе и огромные рогалики. Возле одного из круглых столиков собралась компания честно относящихся к учебе студентов старших курсов. В глубине зала о чем-то спорили несколько преподавателей-совместителей. Сделав заказ, Григорий огляделся с видом человека, потерпевшего полное поражение.

Девушка за прилавком ловко захлопала длинными ресницами, подавая ему большой кусок шоколадного торта. Взяв кружочек вощеной бумаги, на котором лежал торт, Григорий почувствовал себя виноватым. То же чувство вины, что и в случае с курением. Кристина не одобрила бы его выбор. Он подумал о покойной жене и о том, что был бы готов на все ради возвращения ее к жизни.

— Григорий!

Золтан Ромхани сидел за столиком у окна. Полиэтиленовые пакеты с книгами и бумагами — под рукой.

— Иди сюда! Садись! — сделав призывный жест, крикнул он Григорию и склонился над записной книжкой, быстро и неразборчиво что-то записывая.

Несмотря на возраст и дрожь в руках, Золтан писал очень быстро. В последний год он занялся составлением воспоминаний о бегстве из Венгрии после подавления восстания 1956 года[3]и последующих годах художественных исканий в Лондоне, где был не последней фигурой в андеграундном искусстве и литературе.

— С новым годом, Золтан!

— А ты не ошибаешься, Григорий?

— Разве мой блеф настолько очевиден?

— Нет. Ты как всегда подтянут, но, по-моему, выглядишь немного уставшим.

Григорий не смог сдержать смеха. О том, что он выглядит уставшим, говорит человек на четверть века старше, к тому же отличающийся слабым здоровьем. Рождественские праздники Золтан провел в больнице, набираясь сил после пневмонии. А в прошлую зиму старик поскользнулся на льду и во второй раз сломал ключицу.