Тропами северного оленя - Мариуш Вильк

Чарнолуский родился в 1894 году в Петербурге. Отец работал в издательстве «Знание», мать писала книги для детей. Володя с детских лет мечтал о путешествиях. С завистью читал о полярных экспедициях Фритьофа Нансена, Руала Амундсена. В 1914 году Чарнолуский закончил коммерческое училище. Собирался поступать в Академию художеств, брал уроки рисунка и живописи. Планы юноши нарушила Первая мировая война. Чарнолуский добровольцем пошел на фронт, дослужился до командира пулеметной роты. В 1921–1926 годах учился в Географическом институте в Петрограде, зарабатывая на жизнь как придется — ночным сторожем, портовым рабочим… Дипломной работой Чарнолуского стала карта самоедских кочевых троп на Канин Носе.

Однако истинным его призванием оказалось изучение земли саамов — Кольского полуострова. Впервые Чарнолуский отправился туда еще студентом. «Я хотел почувствовать эту землю собственными ногами, — вспоминал он спустя годы, — увидеть собственными глазами, собственными ушами услышать предания саамского прошлого». Где пешком, где на лодке, он обошел всю советскую Лапландию с севера на юг: от Йоканги на берегу Баренцева моря до Важуги на берегу Белого. Помогал саамам при отеле оленей, собирал гербарий, чтобы исследовать их корм, записывал саамские сказки, учил язык. Уже тогда Чарнолуский заметил, что саамы неохотно рассказывают о своих верованиях. В ответ на расспросы о сейд-камнях отшучиваются или сердятся. В конце концов ученый догадался, что по иным тропам саамской тундры можно пройти лишь в одиночку.

За десять лет (1927–1938) Чарнолуский исходил Кольский полуостров вдоль и поперек. Знание саамского языка позволяло ему легко вступать в разговоры с местными жителями. В Лумбовском погосте[28]Чарнолуский сблизился со стариком-саамом, который многому его научил. Например, что кровь не любит показываться на свет божий — подобно тому, как земля не любит обнажать свою черноту. Иначе говоря, не стоит сдирать с земли ее зеленый покров — это может плохо кончиться.

В другой раз Ефим Андреевич сказал: олени — вся наша жизнь. Мы едим их мясо и носим одежду из их шкур, простеганных их сухожилиями, их шкурой укрываемся во сне, из их костей делаем орудия труда, их жиром освещаем куваксы. На оленях ездим и оленям поем свои песни! Мы только выглядим по-разному, а кочуем по тундре одинаково. Как же нам не быть оленями? Сам подумай — убивая оленя, я переливаю его кровь в свою. Его мясом живу. Мои дети существуют благодаря мне, а я — благодаря оленю. Значит, мы братья по крови. Мы — люди-олени.

Согласно саамским легендам, своим братством с оленями саамы обязаны Мяндашу, тотемному прапредку, наполовину человеку — наполовину оленю. Матерью его была Матреха, старуха-нойд. Однажды, когда ей наскучило человеческое обличье, она превратилась в важенку и забеременела от оленя. Перед родами Матреха вернулась в женское тело и родила белого оленя с черной головой и золотыми рогами. Это и был Мяндаш. Имя его восходит к саамскому «m'janna» («бархат» — нежная, покрытая пушистым волосом кожа на растущих оленьих рогах). Матреха выкормила Мяндаша своим молоком, поэтому он умел обращаться в человека. В саамской мифологии Мяндаш занимал особое место. Чарнолуский предполагал, что некогда существовал целый посвященный ему эпос, который со временем распался на отдельные песни, а те постепенно превратились в сказки. Этнограф собирал их по крохам, надеясь воссоздать саамский эпос, как Лённрот — «Калевалу».

Именно во славу Мяндаша, — утверждал Чарнолуский, — совершался обряд поедания жертвенного оленя. При этом автор «Легенды об олене-человеке» описывает процедуру лыхте-верра несколько иначе, чем Волков. Он пишет, что кожу оленя не натягивали на ивовый скелет, а клали на землю, на правой половине укладывали кости так, как они расположены в теле животного, после чего закрывали левой половиной, так, что казалось, будто олень просто спит. Само поедание тела жертвенного оленя ученый сравнивает со святым причастием у христиан.

В 1930 году вышла книга Чарнолуского «Материалы по быту лопарей. Опыт определения кочевого состояния лопарей восточной части Кольского полуострова». Этот труд, удивительным образом сочетающий эрудицию автора и его опыт, по сей день не имеет себе равных в российской саамистике.

Чарнолуский помогал саамам в 1930-е годы — в тяжкий период коллективизации.

В 1938 году он попал в лагерь. После освобождения в 1943 был направлен в трудармию. Некоторое время работал пастухом в подмосковном совхозе Снегири. После окончания войны, как и в молодости, Чарнолуский сменил много профессий. Например, иллюстрировал книги. На Кольский полуостров — в качестве ученого — ему довелось вернуться лишь в 1961 году. Последние десять лет жизни его оказались на редкость плодотворными. Чарнолуский издал собрание саамских сказок, много писал. Умер он в 1969 году.

Книга Чарнолуского «В краю летучего камня» вышла посмертно — это этнографичекие записки, перемежаемые сказками саамов, — своего рода завершение его саамской тропы. Она может научить многому. Взять хотя бы эпизод, где Чарнолуский вспоминает Илью, сопровождавшего его в одной из экспедиций и удивлявшегося, что Владимир все расспрашивает о лыхте-верра, в то время как старики-саамы утверждают, будто он уже знает больше них. «Что мне было сказать в ответ, — писал Чарнолуский в конце жизни, — если я до сих пор не вполне понимаю сущность этого обряда».

Общаясь с саамами, Владимир Владимирович осознал, что есть вещи, о которых не говорят. В том числе — вера. Писатель не сомневался, что саамы по-прежнему помнят о своих древних верованиях. Просто скрывают это от посторонних. Надо отбросить собственные суеверия, стереотипы и книжные знания, отнестись к тайне саамов с почтением и дать ей самой проникнуть в тебя.

14 января

Несколько дней назад, просматривая в местной библиотеке старую подшивку журнала «Северные просторы» в поисках материалов о Чарнолуском, я наткнулся на интервью с известным советским диссидентом Померанцем.[29]Меня поразило, что они с Чарнолуским сидели в одном лагере, только Григорий Соломонович — несколькими годами позже. Именно в Каргопольлаге Померанц открыл для себя магию Севера.