Тропами северного оленя - Мариуш Вильк

В то время как внешний облик поселения за последние годы претерпел некоторые изменения, — записывает профессор Золотарев, — большинство обычаев кочевников совершенно не переменилось. Например, празднование Крещения с традиционной ярмаркой. Вот почему столько пьяных шаталось по улице в предвкушении праздника.

18 января

Сегодня после долгой полярной ночи наконец выглянуло из-за горизонта солнце! Я наблюдал это своими глазами — окна моей ловозерской квартиры выходят на юг, то есть туда, откуда, согласно саамской легенде, олени приносят на рогах солнечное божество. И погода благоприятствовала: на небе в последние дни ни облачка! Так что не прав Золотарев, который якобы видел солнце над Ловозером 17 января, как не прав и Чарнолуский, зафиксировавший его лишь 20 января. Возможно, их ввели в заблуждение облака, а может, подвела память. Интересно, у скольких еще авторов я обнаружу подобные неточности? Именно поэтому я предпочитаю все проверить сам — прежде чем переносить на бумагу.

Зрелище действительно волшебное. К горизонту уже несколько дней подступало свечение, казалось, нас вот-вот захлестнет этим сиянием. Потом оно отступало — бледнело и темнело. И вот сегодня — взрыв золотистого света, выплескивающегося на землю. Это продолжалось около четверти часа, может, чуть дольше. После чего все медленно скрылось за Вавнбедом.[36]Если бы не круги перед глазами и выступившие слезы, я бы подумал, что это сон.

Впервые в жизни я оказался свидетелем возвращения солнца из зимнего небытия. Ловозеро лежит в полутора сотнях верст за Полярным крутом. Мы приехали сюда в конце декабря, когда ночи бесконечны, а день напоминает узенькую полоску света за сценой, над которой кто-то второпях начал было подымать занавес, но потом опомнился — рано! — и поскорее опустил обратно. Теперь я понимаю культ Пейве, саамского бога солнца, и смысл его знаков на шаманском бубне. А еще я понял, почему зимой олени упорно движутся к югу — по направлению к этой щелке света.

О, сегодня я сам пережил эту атавистическую радость. Словно опрокинул натощак кружку света.

19 января

На Крещение мороз ударил нешуточный. На улице Советской, главном проспекте Ловозера, жалкие березки закутались в великолепные дохи из инея. На голове чугунного Ленина — пушистая снежная шапка. Ни нарядных оленей, ни разодетых девок, которыми восхищались участники экспедиции 1927 года. Ни ярмарки, ни гонок на упряжках, ни купаний в проруби. Торопливо пробегают ловозеряне — поскорее бы добраться до тепла. В окнах голубоватое телевизионное зарево. Странно, что традиции Крещения, которые были живы здесь даже при коммунизме, бесследно исчезли, как только православие снова оказалось в чести. Словно ветром сдуло. Быть может, его вытеснили духи нойдов, пробужденные шаманскими бубнами Якова Яковлева? А может, новые веяния?

Да что тут говорить… Со времен экспедиции Золотарева Ловозеро изменилось до неузнаваемости. Взять хоть саму дорогу: тогда — бездорожье и сугробы оленям по холку, сегодня — прямое как стрела, расчищенное шоссе, по обочинам — военные базы (благодаря им трассу регулярно чистят), напоминающие поселения инопланетян. Или вид издали: в те годы — горсточка разбросанных по тундре туп, сегодня — бесчисленные блочные дома, две заводские трубы, водонапорная башня и огромная ретрансляционная мачта на горизонте. Неизменен лишь хаос, о котором вскользь упоминает Чарнолуский. Более того, он превратился в основательный кавардак.

Ведь одно дело — понаставить в тундре деревянные тупы и кожаные куваксы, которых из-под снега не видно, и совсем другое — возвести многоэтажные силикатные коробки, а между ними понатыкать гаражи из жести, конструкции из железобетона и склады из бог знает чего. Дерево и кожа гниют, так что даже если кочевники вдруг исчезнут, можно надеяться, что рано или поздно исчезнут из тундры и их следы, а вот силикат с железобетоном останутся тут на веки вечные. По краям всей этой «цивилизации» сохранились остатки прежнего быта: покосившиеся дощатые избушки, то ли дома, то ли какие-то сараи — трудно сказать, потому что они засыпаны снегом по самые крыши, никто там не зимует, и лишь кривая тропинка среди сугробов выдает человеческое присутствие.

Центр Ловозера — улицы Советская и Пионерская, на правом (некогда лопарском) берегу Вирмы. Там расположены региональная администрация и краеведческий музей, почта, районный суд и банк, а также Дом культуры (по субботам — дискотека на месте бывшего кладбища). Пекарня, столовая, газетный киоск и несколько магазинов. Здесь же два каменных чума — своего рода символ Ловозера: в одном — Центр саамской культуры, в другом — норвежская протестантская миссия. Тут живет большая часть ловозерской знати, например, Саша Кобелев.[37]Да, еще — чуть не забыл: на одном конце Советской улицы несколько лет назад возвели маленькую церковь из силикатного кирпича. На другом — по-прежнему стоит памятник Ленину.

На левом (прежде коми-ижемском) берегу Вирмы блочные дома образуют две улицы — саама Юрьева и коми-ижемца Вокуева. Первый был пастухом, во время войны воевал на Севере, управлял оленьими упряжками, а потом стал передовиком производства в тундре. Второй погиб в Афганистане. На улице Вокуева (бывшей Колхозной), недалеко от библиотеки мы сняли двухкомнатную квартиру с видом на Вавнбед. На нашем берегу — офис «Тундры» (бывший колхоз, ныне кооператив), главного экспортера оленины на Кольском полуострове. Здесь же — городская баня, бар и больница. Кладбище — чуть дальше.

Река Вирма вносит путаницу — извиваясь и петляя, нарушает индустриальную геометрию Ловозера. Согласно одной из концепций, название реки происходит от соединения двух саамских слов: «варр'» — «лес» и «йогк» — «река», то есть Лесная Река. Моя интуиция, близкая поэзии Октябрины Вороновой,[38]подсказывает, что Вирма — «верр», то есть «кровь» по-саамски, и «ма» — «родная земля».

Сквозь меня, как сердцевина,

Как целебная струя,

Протекла речушка Вирма,

Вирма — родина моя!

Могу себе представить, что чувствовала саамская поэтесса, глядя на этот силикатный нарост, уродовавший ее землю.

* * *

— Сегодня — еще год моей жизни. С возрастом мне стало казаться, что я постепенно прикрываю ставень. Через узкие окна-бойницы мир видится более четким, чем через окна, подобные вытаращенным глазам. По мнению римского архитектора Веттия Сира, так происходит потому, что узкие окна сгущают клин света: тормозя движение атомов, они деформируют края этого светового потока, так что картинка становится более четкой, более контрастной и более впечатляющей.