В прыжке - Арне Свинген

Но вот незадача – мужчина полез ко мне с вопросами. Все ему надо знать – и как обстановка у меня дома, и как себя чувствуют мама с Бертиной. Отвечать я не стал, и тогда он спросил, чем я занимаюсь после школы. Даже уточнил, какие компьютерные игры люблю. Я сказал, что моя любимая игра называется Fist in the Face[1]. Психотерапевт подтвердил, что да, мол, игра хорошая. Прикольно, потому что такой игры нету, я сам ее выдумал. Он спросил, часто ли я в нее играю. Да, каждый день, примерно часов по десять, иногда всю ночь сижу, а порой даже во время завтрака не останавливаюсь. А вот как мне кажется – в этой игре не многовато ли насилия? На это я ответил, что эта игра – симулятор автогонок, а называется так, потому что игроки гоняют на «корветтах». Он ведь слыхал про такую машину – Corvette Fist XL? Удивительно, но он и про машину такую тоже слыхал. Я добавил, что еще играю в Back in Hell и Kill the Killer[2], но не так часто, и что Corvette Fist XL просто обожаю. Да-да, дядька отлично знаком со всеми этими играми. Может, психотерапевт – это как раз специалист по всяким штукам, которых не существует?

Дальше он опять пустился в расспросы, вновь принялся выпытывать, как идут дела. Вскоре я стал отвечать, что не знаю. Это же почти правда – он спрашивал о том, о чем я сам и не задумывался. Мог бы, конечно, подумать, но не уверен, что это помогло бы. Дядька сказал, что иногда поговоришь – и становится легче. Это все равно что тяжелый рюкзак снять. И если тебе пришлось нелегко, то желательно обо всем выговориться. Я спросил, то же ли это самое, что сбросить вес. Он озадаченно посмотрел на меня, а затем ответил, что нет, не совсем, но, возможно, что-то вроде. Он что же, считает меня жирным? Нет-нет, конечно же, нет. Но врать несложно, а вот лицо тебя все равно может выдать. Поэтому я сказал, что про рюкзак это он верно подметил, однако я не уверен, что отдать этот рюкзак именно ему будет правильно.

Да, заставить себя трудно, с этим он согласен, но в конце концов лучше мне рассказать ему обо всем. Собственными словами. В моем собственном темпе.

– Пожалуйста, – он успел два раза это повторить за то время, пока я дошел до двери.

– Пацаненку и впрямь худо. Да и неудивительно. Но не поступи он так, как поступил, – все могло выйти еще хуже, – сказал дедушка маме, остановившись в коридоре.

Вообще-то они и не думали, что я это услышу, но перед этим я сидел на кухне и уже собрался было подняться в комнату, которую отвели нам с Бертиной. Бертина как раз спустилась в гостиную, а значит, я мог посидеть в одиночестве. А теперь так сложилось, что я стою под дверью и подслушиваю, хотя мне и самому больше хотелось подняться и ничего не слышать.

Мама сказала, что все это тяжко, бессмысленно и непонятно. Во всяком случае, как она сказала, не дедушкино это дело – советы давать. Если уж кому и говорить ей, как поступить, то никак не ему. Ничего удивительного: мама с папой всегда говорили, что дедушку слушать нельзя и поступать так, как он, – тоже. Впрочем, мы его почти что и не видели, так что с этим трудностей не возникало.

Дедушка ответил, что прекрасно понимает – сам он тоже много глупостей натворил и дедушкой был не самым лучшим, но прямо сейчас в семье кое-кому особенно больно. Мама ответила, что особенно больно тут ей. Да-да, дедушка это понимает, но мама-то взрослая. Мама не поняла, к чему он клонит. Как будто взрослым не бывает больно. Дедушка возразил – он толкует совсем о другом. Но мама больше не пожелала слушать. С какой стати дед вообще указывает, что ей чувствовать. Пользы от него и правда никакой! К тому же у нее есть с кем поговорить. По-моему, она имела в виду Берит. А может, и Карла, хотя разговорчивым того я не назвал бы.

Но дедушка не сдавался. Он сказал, чтоб мама не забывала – мне всего тринадцать, а случившееся ребенку не по зубам. Надо, чтобы за мной приглядели, и желательно, чтобы еще без нравоучений обошлись. Чтобы не особо цеплялись за то, что я сделал, помогли вновь стать самим собой. Мама ответила, что если уж дед так отлично все понимает, пускай он и занимается мной. А ей сейчас и самой поддержка не помешает, и пока я рядом, выяснить хоть что-то совершенно невозможно.

Лучше бы я поставил стакан с соком на стол и зажал пальцами уши, но было слишком поздно. Что бы они ни сказали – хуже уже не будет. Но нет, я ошибался, и понял это, когда мама сказала, что ей трудно до меня дотрагиваться. И ласково разговаривать со мной. Да и вообще находиться рядом, в одной комнате. По крайней мере, сейчас ей это ужасно трудно. Нужно заботиться о Бертине, а я вечно кручусь под ногами и не даю забыть о случившемся. Она еще что-то говорила, но заплакала, поэтому я ничего не разобрал.

Я отставил стакан. Тихо, без стука. Лучше бы стать невидимкой, однако деваться некуда – я прошел мимо них по коридору и схватил куртку с ботинками. Дедушка позвал меня. Я захлопнул дверь и в одних носках помчался к дороге, продираясь сквозь живую изгородь. По дороге обулся и натянул куртку.

С автобусом повезло – он подошел сразу же. Проехать надо было десять остановок. Вышел я возле многоквартирного дома. Позвонил по домофону Юакиму и вошел в подъезд. Однажды я читал, как кто-то застрял в лифте и ему даже пришлось там ночевать. Поэтому я поднялся по лестнице, хотя уже на третьем этаже почувствовал усталость.

Комната Юакима была совсем не похожа на ту, в которой жили я, Берит и Карла. У меня на стене висели несколько плакатов – таких древних, что края обтрепались. На столе лежали журналы. У Юакима в комнате – анонсы старых фильмов, о которых я сроду не слыхивал, и все плакаты были вставлены в рамки. Стол аккуратный – ни пылинки, а на подоконнике цветы. На полу чисто – ни одежды, вообще ничего постороннего. Хобби Юакима – вышивать, но не всякие узоры, какие любят бабушки. Для меня, например, он вышил морскую черепаху, а рядом – надпись: «Не убивай их, иначе они убьют тебя!». Хорошо, если бы так и было.

Не понимаю, как он углядел, но Юаким спросил, не плакал ли я. Я покачал головой – а значит, соврал. Он показал мне новую вышивку – мальчик с колбой и подпись: «Моя жизнь – отстой». Хотел подарить, но я отказался.

Какое-то время мы сидели молча. Ничего страшного. Близкие друзья могут часами сидеть молча, это совершенно нормально. Но вот Юаким начал издавать какие-то звуки – я решил, что он хочет что-то сказать, но у него не получается. Тогда я предложил в открытую все обсудить. Юаким ответил, что это вовсе не обязательно. Но, помолчав еще минуту, все же заговорил:

– Я тут все про игры думаю…

– И чего?

– Это было вроде как в компьютерной игре?

Я немного подумал.

– Скорее, нет.

– Это хорошо. В смысле, хорошо не то, что это случилось, а что не похоже на компьютерную игру.

– Ну да.

– Но… А как тогда это было?