В прыжке - Арне Свинген

На такой вопрос наверняка существует и ответ. И единственный, кому под силу его отыскать, – это я. Вот только сам я не уверен. Наверняка найдутся знатоки, способные рассказать мне, каково оно было, хотя сами они ничего не видели. В мире ведь существуют такие слова, как «ужасно», «жутко» и «страшно»… Однако ни одно из них не передает все это полностью. Может, нужное слово пока не придумали?

– Нам вовсе не обязательно об этом говорить, – повторил Юаким и предложил целую кучу занятий. Все неплохие, и мне бы ответить: «О, круто, давай!» – но я лишь сидел на кровати, наматывал на палец нитку для вышивания. Не знал, что сказать. А когда долго молчишь, легко упустить момент, и говорить что-нибудь становится уже поздно.

– Я взял револьвер… – начал я. – Ну, я же и прежде из револьвера стрелял. Но не в людей. И мой палец… я посмотрел на того мужика и вижу – у него чулок на голове. Палец у меня как ватный сделался. Дальше что было, я толком и не понял. Наверное, происходило все быстро, но я это как в замедленной съемке видел. Я вообще связно рассказываю?

– Тебя все героем называют – ты в курсе?

– Да какой я герой. Папа-то умер.

– А могла бы вся семья умереть.

Я опять намотал на палец нитку. Юаким протянул мне бумажную салфетку. В конце концов Юаким подсел и слегка приобнял меня за плечи. Мы сидели вот так, пока салфетка окончательно не размокла. Той ночью одна из женщин сказала, что надо непременно выговориться – когда выскажешь все, то полегчает. Думаю, она сказала правду. Но что делать, когда слова наскакивают друг на дружку, вылетают из головы и застревают в горле?

– А зачем он… тот дядька… вообще к вам пришел? – спросил Юаким.

Я посмотрел на него.

– Если ты поможешь мне это выяснить, я буду счастлив.

Мы можем вернуться домой. Если захотим. Об этом за ужином объявила мама. Бертина сказала, что не хочет, а Берит – что мы будем жить у них столько, сколько пожелаем, и что с возвращением и впрямь лучше повременить. Мама сказала, что вообще подумывает продать дом, но тут я взбунтовался. Бунтовал я негромко и недолго – просто сказал, что из нашего дома никуда не поеду. И продолжил жевать.

Мама сделала вид, будто не слышит. Она наверняка не думала, что обычно люди умирают в собственном доме и что наш построили в 1960-х, а значит, в нем уже порядочное количество народа успело умереть. Я бы не удивился, узнав, что в гостиной у Берит с Карлом тоже кто-то скончался. Разве смысл не в том, что наш дом – именно наш и его никому не отнять? Ко всему прочему, мы с Бертиной нигде больше и не жили и в другое место меня и не тянет.

По словам мамы, заходить в гостиную ей теперь будет тяжело. А Бертина сказала, что хочет жить в таком доме, где прямо в саду – бассейн. Берит опять завела про то, как здорово, что мы у них поселились. Она врет – я уверен процентов на девяносто. Папа наверняка был бы против переезда, вот что мне хотелось сказать. Мы совсем недавно сделали ремонт, и папа часто хвалил наш дом. Говорил, у нас есть все, чего душа пожелает, и что он всегда мечтал о таком жилище. Каково это – обитать как Юаким с его мамой, в тесной квартирке на третьем этаже, я не знаю, но в большом доме куда лучше – тут уж сомнений нет. Однако в такой дом проще влезть.

Мама сказала, что надо туда съездить и оценить обстановку, и я попросился с ней. Нет, она меня не возьмет, хоть я и сказал, что мне надо забрать кое-что из своей комнаты. Мама спросила, где это кое-что лежит, – она привезет. С ответом я не нашелся. На самом-то деле мне ничего не было нужно.

– Давайте я сперва одна съезжу, – проговорила мама, – я… мне… так надо.

Берит погладила ее по плечу. Мама отложила в сторону вилку. Карл принялся разливать по стаканам воду, несмотря на то, что воды у всех было еще достаточно.

– Это папа мне показал, где он лежит, – выпалил вдруг я.

Мама вскочила и вышла из-за стола, а Бертина бросилась следом, хотя Берит и попыталась ее остановить. Я вернулся к еде – лазанья была очень вкусная. Берит с Карлом переглянулись. Что их взгляды означали, я не понял, да если бы и понял, то не факт, что мне бы это понравилось. Я отхлебнул воды.

– Ты ни в чем не виноват, Дидрик. То, что случилось тогда ночью, произошло не из-за тебя. Но я думаю, твоей маме нужно время, – сказала Берит.

– То есть, по-вашему, лучше было бы, если бы я не трогал револьвер?

– Я не об этом. Что случилось, то случилось. А ты сделал намного больше, чем можно было ожидать.

– А мама знает, зачем приходил тот дядька?

– Дидрик, об этом тебе лучше у нее спросить. Но не прямо сейчас – ты же понимаешь, да?

Я положил себе добавки. Четвертая порция лазаньи. Оказывается, Берит в нее морковку кладет. Может, это секрет? Сильнее всего я скучаю по тем вечерам, когда мы с папой делали бургеры. В каждый мы умудрялись уместить кучу всякой всячины, а первым слоем всегда лежала свинина. Однажды я соорудил бургер из мяса, помидоров, авокадо, салата, лука и соленых огурцов, полил все салатной заправкой и кетчупом, а сверху положил три мармеладки. Всю эту гору я сдавил и втиснул в рот. И даже целый кус успел сделать, пока все не развалилось.

– Не надо ни о чем жалеть, – решительно заявил я.

– Это вообще как?

– В смысле?

– Убить человека – это как?

Рано или поздно этот вопрос все равно кто-нибудь задал бы. И неудивительно, что первой спросила Матильда. На уроках она вообще руку не опускает, и вечно у нее есть что сказать, правда, часто – вообще не по теме. Поэтому учителя часто делают вид, будто не замечают ее. Кажется, Матильда старается впитать побольше информации, и все ей мало. Впрочем, умнее от этого она не делается. Говорит в основном то, что в голову придет, о смысле и не задумывается. Может, у нее какой-нибудь синдром с неизвестным мне названием – таких учеников у нас в школе полно.

– Это прикольно, – ответил я.

Она уставилась на меня, словно переваривая услышанное, а в конце концов выдавила:

– А-а… Ну да… – развернулась и зашагала прочь.

Кроме нее, мои слова услышал только Юаким – он засмеялся своим тоненьким странным смехом, обычно весьма заразительным, и сказал, что Матильда наверняка теперь растреплет всем и каждому. А я ответил, что мне до лампочки.

Чуть помолчав, Юаким сказал, что физкультура наверняка будет в спортзале, потому что на улице дождь. Сейчас, когда мне можно пропускать все уроки, физру я бы прогулял первым делом. Но Юакиму она нравится – он не то чтоб суперспортсмен, просто считает, что надо поддерживать себя в форме. А после уроков времени на спорт у него не остается: нужно и повышивать успеть, и на компьютере поиграть, и сериалы все посмотреть. В будущем он собирается и одежду всю шить самостоятельно, особенно куртки. Сейчас он рисует в блокноте модели, а его мама пообещала научить его управляться со швейной машинкой. Юаким вроде как не может отыскать идеальную куртку.