Возвращаться - плохая примета - Галина Львовна Романова

– Иринка? Иринка, ты где? – позвал он, как только переступил порог.

Она не отозвалась, лишь выдохнула с облегчением. Перец приехал, значит, все будет теперь хорошо. Он заглянул в гостиную, потом открыл дверь ванной, туалета, гостевой комнаты, чертыхнулся и тогда уже пошел в кухню.

– Чего молчишь? – упрекнул он, усаживаясь с ней рядом на диване. – Уснула, что ли?

– Саш, а сегодня туман снова был. – Арина распахнула глаза, глянула на него жалобно. – Во сне мне снова снился туман. Проснулась – тоже туман. А потом это!!! Саш, так жутко, Саш!!!

Он молча протянул к ее плечу руку, сжал легонько. Про ее боязнь туманных сумерек он знал и не считал блажью, потому что почти так же панически боялся зимних прорубей, однажды едва в ней не погибнув.

– Ир, ты чего окаменела-то, а, Ир? – он легонько двинул ее локтем в бок. – Чего, совсем отвыкла от наших будней, да?

– При чем тут будни?! – сморщилась Арина, сдвинула пятки с дивана, нашарила мохнатые тапки, зашаркала к холодильнику. – Не завтракал?

– Когда же тут! – фыркнул он и тут же уселся за ее стол.

– Руки иди мыть быстро, – вяло скомандовала Арина. – Кофе варить? Или чай?

– Мне по барабану, Ир, ты же знаешь, – крикнул Сашка из коридора, он все же пошел вымыть руки, не стал спорить и утверждать, что умывался час назад.

Арина сделала ему огромный бутерброд с помидором, салатом, ветчиной и майонезом. Навела в большущей кружке сладкого крепкого чая, бросила туда ломтик лимона.

– Может, тебе омлет пожарить? – озаботилась Арина, заметив, с каким волчьим аппетитом кусает Сашка бутерброд. – Или картошечки?

– Успеешь еще, пожаришь, – отозвался он с набитым ртом. – Я же сегодня не уеду, точно. Есть где мне постелить? – Он обернулся и глянул на маленький диванчик в углу. – Да вон хоть там и лягу.

– Да ладно, найду тебе место, Перец. У меня две гостевые спальни пустуют. Можешь за ночь два раза переселиться.

Она так обрадовалась, что не придется сегодня оставаться одной, а если повезет, то и завтра, что чуть не чмокнула Сашку в лысеющую белобрысую макушку. Вовремя собралась, успев отвернуться к плите.

Вот не думала, не гадала, что обрадуется чьему-то присутствию в доме. Так рвалась на волю из отдела, так рвалась из города в деревенскую тишину, так ей хотелось одиночества – спокойного, необременительного, не подгоняемого временем. А тут вдруг…

Все этот чертов туман! Все он – зараза!

Сашка с грохотом поставил чашку на стол, смахнул крошки в ладонь, швырнул их в блюдце.

– Ну! Чего трясешься, Ирка? Какие соображения? Кто, кстати, приехал на место происшествия?

– Я их не знаю, не наш отдел вроде. Никого знакомого, но смотрела я издалека. Могла и ошибиться.

– Говорила с ними?

– Нет, как машина появилась на дороге, я ушла подальше. Участковый их встречал. Ну и… родители погибшей.

– Это ты зря, Ир. – Сашка откинулся на спинку, ее новенький стульчик тревожно под ним скрипнул. – Все равно говорить с тобой станут. Ты же там была!

– Была. – Она села напротив, разложила ладони на столе. – Толку-то?

– Была и что надо рассмотрела, а рассмотрев, очертенела. Как же такое может быть? – отозвался он задумчиво, медленно, слово за словом пододвигаясь к той теме, которую они поклялись друг другу не поднимать больше никогда. – Как же такое может быть, если сука эта сидит? Убийца бежал из тюрьмы? Освободиться-то он не может, ему же двадцать четыре года дали по совокупности и тяжести содеянного. Что тогда? Кто тогда? Подражатель?

Они кинули догадливые взгляды друг на друга за секунду до того, как Арина выпалила:

– Я же говорила вам, что это не он!

– Только вот не надо начинать снова! – рассвирепел сразу Перцев. – Я ничью сторону тогда не держал, ни твою, ни…

За вторым «ни» стоял почти весь их отдел и следственный отдел в полном составе, а также начальник, а также прокурор, требующий немедленно представить ему преступника или преступников. Короче, Арина тогда осталась в гордом одиночестве. Никто не стал ее слушать, и молодого парня, за месяц до трагедии вернувшегося из мест лишения свободы, закрыли по подозрению в умышленном убийстве двух сестер, их матери и отчима. Никто не стал его слушать, хотя он до последнего часа вины своей не признавал. Никто всерьез не рассматривал его алиби, хотя оно у него как бы и имелось. Никто не стал слушать воплей Арины, утверждающей, что они все ошибаются. И что этот малахольный, отсидевший за кражу двух овец у соседки, не мог хладнокровно изрезать семью на части, потом вернуться к себе в деревню и лечь спокойно спать, выпив перед этим пол-литра молока с половиной батона.

Ее не послушали, потому что преступление было на контроле у самых высоких чинов государства. Все жаждали крови, дружно разбрасывали сети, вот этот дурак в них и попался. И попался-то потому, что одна из сестер ждала его возвращения из тюрьмы. И после возвращения продолжила с ним встречаться. И он был вхож к ним в дом. А накануне их гибели кто-то из соседей слышал, как они сильно с девушкой скандалили на лестничной клетке. И парень угрожал ей будто бы. Ага! Значит, он!

Арина протестовала, ее никто не послушал.

– Почему не он-то, Воробьева?! – орал на нее начальник. – Чего ты глаза на меня таращишь?! Если не он, то кто?! Давай мне убийцу, тогда этого отпущу!

У нее не было убийцы на примете, друзья и знакомые погибших оказались все сплошь положительными, порядочными, имеющими крепкие алиби на момент убийства.

Парня не отпустили, осудили на двадцать четыре года. Все спешили отрапортовать.

А то, что соседи по деревне видели в ночь убийства его возле дома в одних трусах, когда парень в туалет на огороде ходил, в расчет не взяли.

Кто видел-то? Соседи? Так спились они давно, мало ли, что им могло пригрезиться!

И даже характер ранений, повлекших за собой смерть, никого не смутил. Мало ли… Как хотел, так и резал! Он скот в своей деревне всегда забивал одним ударом в сердце, ни разу не промахнувшись. За ним аж из соседних сел приезжали за помощью.

– А зачем ромбом потом колоть?! – пыталась понять Арина. – Это прямо больше на ритуал какой-то похоже. Зачем так-то?!

– Это вот ты пойди и у урода этого спроси, – ответил ей тогда начальник, сноровисто собрал папки со стола, запер их в сейф и поспешил вон из кабинета домой, где его, по слухам, жена молодая дожидалась.

Арина осталась тогда в одиночестве. Никто ее сомнений не поддержал. Даже Перцев. Но хоть за то спасибо, что нейтрального мнения придерживался и настаивал на доследовании.

Доследование не пропустили, времени не было. Да и отчитались уже на самый верх, что преступник пойман. Какое доследование?! Парня посадили.

Тогда-то Арина и начала подумывать об уходе. В тот самый день, когда парню влепили срок, она и начала подумывать.