Чужая воля - Наталья Александрова

В то же утро после происшествия в Сосновке я с радостьюсообщила Луизе, что она может забрать свою статью. Луиза выразила желаниеприйти немедленно, еле-еле я уговорила ее подождать до вечера, мне хотелось всеже немного потрудиться над Бельмоном, потому что приход Луизы уж точно выведетменя из себя, и работать потом станет невозможно. Луиза достала меня окончательно,вот уже в тихом Сосновском парке мерещатся мне страшные убийства немолодыхэлегантных женщин.

Работа над Белъмоном так меня захватила, что я совершенно незаметила, как прошел день. Заболели глаза, и я услыхала обиженные подвыванияГорация. Когда пес его размеров и комплекции не лает, не рычит, а тонкоподвывает, это странно, но я знала, – так Гораций сообщает, что ему срочнои уже давно нужно прогуляться. Я взглянула на часы и ахнула: Гораций имелполное право на меня обижаться.

– Прости меня, Гораций! – искренне расстроилась я.

«Что с тебя взять, с растяпы», – говорил его взгляд.

Хоть и выяснилось, что все, случившееся в Сосновке утром,мне показалось, желтую полицейскую куртку я почему-то не решилась надеть, анакинула мамин старый плащик, который она использовала, очевидно, с той жецелью – для собачьих прогулок. Гораций так торопился, что даже обрадовался, чтоя не потащила его в Сосновку. Мы быстренько пробежались по пустырю возле дома иотправились домой. Возле лифта стоял мужчина – вроде бы я его уже видела нанашей лестнице пару раз, – очень аккуратный, весь отглаженный-отутюженный,коротко подстриженные светлые волосы с чуть заметной сединой, а лицо такое… какбы обесцвеченное: очень светлые брови, очень светлые глаза. Мой дуралей Горацийвообще-то не слишком игрив – все-таки возраст солидный, да и комплекция не та,и вообще ротвейлеры по природе своей скорее флегматики, но тут он то ли недогулял, то ли еще что ему привиделось, но только он вдруг с радостным лаемподбежал к этому белобрысому и встал грязными лапами на его девственно чистыйсветлый плащ. Сначала я онемела от неожиданности, потом потянула Горация заповодок, но пес стоял насмерть.

– Да оттащите же его! – прошипел белобрысый.

Не могу сказать, что он испугался, держался он спокойно, многиебы на его месте перетрусили: здоровенный ротвейлер, прыгающий лапами на грудь –это не для слабонервных. Пока я возилась, Гораций успел пару раз переступитьлапами по плащу, и теперь белобрысый был вымазан основательно.

– Да что же это такое! – закричал он и оттолкнулГорация.

– Простите нас, Гораций вообще-то оченьвоспитанный, – каялась я, но голос мой звучал неуверенно.

– Я вижу, – с сарказмом отозвался белобрысый.

– Может, я смогу что-нибудь сделать с плащом? –неуверенно проговорила я.

– С плащом сможет что-нибудь сделать американскаячистка, – наставительно произнес белобрысый.

Я хотела сказать, что оплачу ему чистку. Потом посмотрела наплащ, и шикарные итальянские ботинки, они были абсолютно чистыми, хотя на улицегрязновато после вчерашнего дождя. Стало быть, приехал на машине и оставляет еена стоянке за домом. Ну и черт с ним, не обеднеет, если лишний раз в чисткуотдаст!

– Гораций, домой! – я потянула пса по лестнице.

Пусть это белобрысый один едет на лифте, а мы, назло всем,пойдем пешком.

Не успели мы переодеться, то есть это я переоделась, аГораций всего лишь снял ошейник и намордник, как раздался звонок. Ячертыхнулась и выглянула в глазок, и там увидела своего третьего мужа Олега.Сегодня, пожалуй, я не против была пообщаться с ним. Я открыла дверь, и Олегсразу же попал в объятия Горация. Они обожают друг друга. Почему это делаетОлег – понятно, он мучается угрызениями совести за то, что в свое времятребовал Горация усыпить, поэтому очень к нему привязался, а вот почему Горацийтак трепетно к нему относится – я в толк не возьму. Очевидно, у них духовнаяблизость.

Сначала Олег осмотрел собаку, потом взглянул на меня ипроизнес прокурорским тоном:

– У вас с Горацием некормленый вид. В квартире непахнет обедом. Вам надо нормально питаться.

– Ты пришел, чтобы читать мне нотации? Насколько язнаю, у тебя теперь есть собственная жена, вот ее и воспитывай, – попривычке к пререканиям ответила я, но сегодня это звучало как-то не всерьез, атак, по-обыденному.

– Жена тут ни при чем, – спокойно ответилОлег, – я не могу оставить тебя без присмотра, я несу за тебяответственность.

С этими словами он прошагал на кухню и начал ревизиюприпасов.

– Собака должна правильно питаться, – зуделон, – это же ротвейлер, ему мясо нужно.

– Ну, уж Горация-то я голодом не морю! –возмутилась я. – Пусть только попробует он тебе наврать.

– Важно не только кормить собаку, важно, как ты еекормишь, – закончил Олег, вынимая из морозилки что-то трудно опознаваемое.Он любит оставлять за собой последнее слово. – Ладно, ты можешь показаниматься своими делами, мы тут сами разберемся и позовем тебя, когда всебудет готово.

– Что будет готово? – я почувствовала, что хочуесть.

– Сегодня жаркое по-мексикански! Вот я принес всеингредиенты – лук, перец зеленый и красный, помидоры, а мясо у тебя есть.

– Послушай. Я не против жаркого по-мексикански, нонеужели у тебя нет других дел, кроме как таскаться ко мне и проводить время накухне? – не удержалась я. – Ведь мы вроде бы развелись…

– У тебя портится характер, – спокойно сказал он,не желая обидеть, а просто отметил очевидный факт.

– Да знаю я, характер у меня и так всегда был скверный.Естественно, когда женщина разводится с первым мужем, говорят – бывает, когдасо вторым – ужасное невезение, а вот когда уж с третьим – тогда говорят, чтомужчины тут ни при чем, это у нее самой что-то не то. Так что я уж как-нибудьпроживу одна со своим скверным характером, не нужно меня опекать. Конечно, еслиты беспокоишься о собаке…

– Иди уж, не мешай готовить!

Я потащилась в комнату, обиженно бурча себе под нос. Когда япроходила по коридору, в дверь снова позвонили. Видимо, по рассеянности послеразговора с Олегом, я открыла, даже не заглянув в глазок. В квартиру тут жеввалились двое красномордых мужиков и еще более красномордая тетка запятьдесят. Не так давно, уже после смерти Валентина Сергеевича, эта компанияуже приходила ко мне по поводу обмена. Но тогда я была начеку и разговаривала сними через дверь. Собственно и разговора-то никакого не было, я просто послалаих подальше.

– Ну что, девонька, надумала меняться? – безвсякого вступления завела тетка старую песню.

– Не собираюсь я ни с кем меняться! – Я пыталасьвытеснить их на лестницу, но силы наши были неравны. Они постепенно вдвигалисьв квартиру, нагло осматриваясь и не обращая внимания на мое сопротивление.

– Ты это, не больно-то фордыбачься! – угрожающепробасил коренастый мужичок. – У нас, фиалка-магнолия, все схвачено! Лучшепо-хорошему договоримся, а то, сама понимаешь, что будет!