📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаМой год с Сэлинджером - Джоанна Рэйкофф

Мой год с Сэлинджером - Джоанна Рэйкофф

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 68
Перейти на страницу:
параграфы, особенно если те касались «электронных прав» — термин, ни о чем мне не говоривший. Работа была невыносимо скучной; форматирование и соблюдение межстрочных интервалов требовало гимнастической ловкости, но вместе с тем это занятие меня успокаивало, ведь я почти не понимала содержание напечатанного, а сам процесс — удары пальцев по клавишам, звук, с которым молоточки ударяли по бумаге, — завораживал меня. Дама из агентства по трудоустройству оказалась права: раз научившись печатать на машинке, разучиться было невозможно, как кататься на велосипеде; пальцы вспомнили расположение клавиш и порхали по ним, словно направляемые невидимой силой. К полудню у меня образовалась аккуратная стопочка готовых писем — результат расшифровки одной микрокассеты; я прикрепила к каждому подписанные конверты, как научил меня Хью.

Я достала первую кассету и вставила вторую, и тут зазвонил телефон. Я похолодела, ведь я так и не выяснила, как тут положено отвечать на звонки.

— Алло, — с притворной уверенностью произнесла я, зажав плечом трубку. Мой первый настоящий рабочий звонок!

— Джоанна? — послышался веселый голос.

— Папа? — удивилась я.

— Та, ето есть йа, — ответил он голосом Бориса Карлоффа[8]. В молодости отец был актером; его комедийная труппа выступала в Катскиллских горах, колониях бунгало[9] и на курортах. Некоторые из членов труппы прославились: Тони Кертис, Джерри Стиллер. А папа стал дантистом. Дантистом с отменным чувством юмора. — Твой старый папка. Как первый рабочий день?

— Да ничего вроде. — Стоило только сказать родителям, что я устроилась на работу, как те попросили мой рабочий номер телефона. Но я не думала, что они станут названивать в первый же рабочий день. — Пока только письма печатала.

— Еще бы, ведь ты теперь секретарша, — рассмеялся папа. Мои родители сделали научную карьеру, и каждый мой шаг, кажется, безмерно веселил их. — Ах, прости, ассистентка.

— Мне кажется, моя работа все же отличается от работы секретарши, — серьезно ответила я, и мой тон мне совсем не понравился.

В семье из-за этого надо мной смеялись, мол, Джоанна все воспринимает слишком серьезно, шуток не понимает. Да мы просто пошутили, Джоанна! Не заводись. Но я всегда заводилась.

— Я буду читать рукописи, — добавила я. Чтение рукописей было единственным несекретарским занятием, что пришло мне в голову. Вообще-то, начальница пока не предлагала мне этим заниматься, но все, с кем я общалась в те несколько недель, что последовали за моим трудоустройством, подчеркивали, что ассистентка литературного агента, безусловно, должна читать рукописи, это ее основная обязанность. Про печатание на машинке мне никто ничего не говорил. — Ну, и все такое прочее. Они искали человека с таким образованием, как у меня. Филолога.

— Ага, ага, — пропел папа. — Конечно. Слушай, я тут подумал… Сколько тебе платят?

Я огляделась и убедилась, что рядом никого нет:

— Восемнадцать пятьсот.

— Восемнадцать тысяч долларов? — воскликнул папа. — Не думал, что так мало. — Он издал гортанное бульканье, призванное означать отвращение, — папа вырос в доме, где говорили на идише, и оттуда перенял такие вот характерные междометия. — Восемнадцать тысяч в год?

— Восемнадцать тысяч пятьсот.

Мне сумма казалась огромной. В колледже я получала пятнадцать сотен в семестр, подрабатывая репетитором по писательскому мастерству, а в аспирантуре за минимальную зарплату наливала пиво в пабе и подбирала размеры горных ботинок в туристическом магазине на Оксфорд-стрит. Сумма в восемнадцать тысяч пятьсот долларов казалась невообразимым количеством денег, может, потому, что я представляла все эти деньги как одну большую стопку хрустящих новеньких купюр.

— Знаешь, Джо, на такую зарплату не проживешь. Может, попросишь побольше?

— Пап, я уже начала работать.

— Знаю, но ты могла бы сказать, что проанализировала свои расходы и поняла, что на такую мизерную зарплату не прожить. Посмотрим… — Папа умел производить сложные расчеты в уме. — Это получается пятнадцать сотен в месяц. За вычетом налогов не больше восьмиста — девятиста. Они хоть страховку оплачивают?

— Не знаю.

Мне сказали, что агентство предоставляет медицинскую страховку, но через три месяца после начала работы, а может, через шесть, я забыла. Но по правде говоря, финансовые подробности меня не очень интересовали. Гораздо больше радовал тот факт, что у меня появилась настоящая работа. В 1996 году страна переживала экономический спад. Нормальной работы не было почти ни у кого из моих знакомых. Друзья учились в аспирантуре, получали свои магистерские степени по литературе или докторские по теории кино и работали в кофейнях в Портленде, продавали футболки в Сан-Франциско или жили с родителями в Верхнем Ист-Сайде. Работа — настоящая, с девяти до пяти, — казалась большинству недостижимой абстракцией.

— Насчет страховки надо выяснить.

Я чувствовала, что папа теряет терпение.

— Если они не оплачивают страховку, выходит, ты почти за бесплатно работаешь. Сколько ты отдаешь Селесте за квартиру?

Я судорожно сглотнула. Я переехала к Дону — неофициально, разумеется, — не успев заплатить Селесте даже за один месяц, хотя в ее шкафу осталось несколько моих платьев и одно хорошее пальто. Мои родители про Дона ничего не знали, не знали даже, что моего парня зовут Дон. Они полагали, что я без пяти минут замужем за своим бывшим бойфрендом из колледжа, чью красоту, доброту и ум они всецело одобряли. Когда родители звонили Селесте, меня никогда не оказывалось дома, но они списывали это на причуды современной молодежи, что вечно где-то пропадает.

— Триста пятьдесят, — сказала я, хотя мы с Селестой договаривались на триста семьдесят пять — ровно половину арендной платы.

По своему обыкновению, я согласилась на эти условия, толком не подумав, и только потом поняла, что это несправедливо. Платить половину аренды за квартиру, в которой не было ничего моего, где я не могла даже толком вытянуть ноги на диване, было неразумно. Я не смогла бы долго прожить в квартире, где не было ни малейшей возможности уединиться. Селесте, напротив, нравилось столь близкое соседство — подобно Хью, она казалась очень одинокой. Она вечно оставалась один на один со своими тревогами, а кроме того, была одинокой в буквальном смысле, физическом, — ее единственным спутником жизни был старый ожиревший кот с парализованными задними лапами, таскавшийся по квартире, как некое мифологическое существо: верх пушистый, грива, как у льва, а зад и задние лапы выбриты налысо, так как бедняга не мог себя вылизывать. Однажды вечером я приехала к Селесте после встречи с подругой в центре Манхэттена и обнаружила ее в кровати во фланелевой ночнушке в цветочек; она смотрела повтор некогда популярного ситкома, гладила своего странного кота и плакала.

— Что с тобой? — прошептала я, присев на край кровати осторожно, как будто она была инвалидом. — Селеста, что не так?

— Не

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 68
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?