Так тихо плачет супербог - Компэто-Сан

Лоск костюма и портфеля разбивался об эти глаза. Их взгляд выражал неизмеримую тоску.

Похоже смотрит дворняга, которую часто обливали кипятком. Теперь она боится каждого чайника и каждой бутылки. А на людей смотрит жалостливо и злобно. Она заранее обижается на будущее зло.

У человечка была нередкая внешность: очки и жилистая тушка. Он запоминался пропорциями. Высокий, как Франц, он казался растянутым на пяльцах. Его ноги были длиннее всего тела.

Они уже виделись раньше. Франц постарался, чтобы де Трай не помнил, в каких обстоятельствах. Года полтора назад его с трудом выпроводили обратно. Запихнули, полуживого, в самолёт на Питер.

Вот, что за сделка вязала Юрия с Францем.

А человечку, видимо, не хватило. Франц намеревался предотвратить то, что он собирался сделать. На этот раз всё обещало кончиться.

— Mr Romanov, sir? — уточнил человечек.

Франц попытался увернуться и уйти.

Человечек встал у него на пути и расставил руки в стороны.

— Yes, I am, — нехотя ответил Франц.

Дальше заговорили на английском. Человечек был ироничен и вёрток как хорёк. В его раскованности ощущалось нечто болезненное.

Казалось, между его весёлым тоном и глазами пролегает каньон.

— Куда же вы бежите, а? Меня зовут де Трай, Колби де Трай. Журналист из газеты, о которой вы наверняка не слышали.

Де Трай протянул руку, но Франц её не пожал.

— Что ж, — человечек присвистнул. — Это совпадает с тем, что я о вас знаю.

— И что вы знаете?

— Вы из тех, что пьют водку и заедают стаканом. По вашим венам течёт ветер Днепра. Вы были вожатым в смене Саманты Смит2 и подсыпали Распутину яд. Стоит немного полистать Библию, и я обнаружу, что чёртово яблоко вручили Еве именно вы.

Франц поморщился. Он не любил широкие жесты души и слога.

— И кто вам этого наплёл?

— У меня тётка из этих мест.

— Вот и идите к своей тётке. Она вам лучше меня расскажет.

Франц предпринял ещё одну попытку обогнуть де Трая. Человечек неловко схватился за рукав его свитера.

— Но я пришёл к вам. Что это вы, бросите меня в ледяной пустыне? Я и слова по-русски не свяжу. Нет, я могу уйти. Как видите, хоть ноги у меня на месте, — де Трай указал на повязку, — но моя смерть будет на вашей совести. Всего пара вопросов, и вы будете вольны как орёл.

— Может, уйдёте с дороги? — не выдержал Франц.

Де Трай отскочил в сторону, но рукава не отпустил.

— Прошу, два вопроса. Вы меня очень обяжете, — он залебезил. — Мой редактор о вас лучшего мнения. Он-то мне вас и порекомендовал.

— А тётка?

— Какая тётка, мистер Романов?

— Ваша, которая тут живёт.

Де Трай взглянул на Франца с искренним недоумением.

— Вы меня с кем-то путаете.

— Да вот, минуту назад вы говорили: у меня тётка из этих мест.

— В Нью-Джерси все знают де Траев. Мы, понимаете ли, славное семейство — консерваторы от непрухи. И ни разу не слышалось, чтоб у де Траев, из всех семей, была какая-то тётка. Вы перепутали.

— Да какое, перепутал. Вы же сами…

— А я вам говорю, перепутали. Уж кого-кого, а тётку бы я запомнил.

Франц глубоко вдохнул. Он знал тягу де Трая врать по мелочи.

— Ладно. Откуда ваш издатель меня знает?

— А у него родственники тут.

— Такие же, как ваша тётка? — саркастически ответил Франц.

Де Трай состроил ещё более наивное удивление.

— Послушайте, — снисходительно сказал он, — я не знаю, откуда вы это взяли, но у меня нет и не было тёть, дядь. И даже бабушек…Знали бы вы, как мне страшно. Я, можно сказать, посреди Арктики, а мой проводник невменяем… Как бы вы поступили на моём месте?

— Вот и пошёл первый вопрос.

Де Трай разом побледнел, но шутку оценил. В его лице промелькнула симпатия. Он вынул из портфельчика диктофон и нажал кнопку.

— Нет, стойте! Я это так, между делом. Нет, погодите… На запись. Не буду отнимать у вас ни секунды… Итак, мистер Франц Романов. Скажите, а плохо ли живётся «супермену» в нынешней России?

— Время сейчас такое, никому не хорошо. Идти вперёд — трудно, идти назад — невозможно. А «супермен» ничем от Васьки не отличается.

— Хорошо… и второй вопрос: скажите, почему вы живёте так?

— Как — так? — не сразу понял Франц.

Они остановились. Де Трай стушевался. Ногой он беспокойно гонял туда-сюда камешек. Франц, наоборот, стоял спокойно.

Де Трай заговорил с сочувствием.

От жалости нелепого человечка становилось дурно.

— Как обычный человек. Мой друг, он сам из этих мест, говорил о ваших способностях. Вы можете летать в космос. И вот я думаю: подайся вы в лётчики или учёные, вам бы цены не было… Вы могли бы весь мир с ног на голову перевернуть. Как Гагарин. А учите английскому. Порядки сейчас гораздо проще, вот вы и могли бы…

— Порядки, — отвечал Франц, и его горло сдавил горький ком, — может, и проще. А мне оно уже не надо.

— Вы нашли счастье и смысл в мелочах?

— А это уже третий вопрос, — в сердцах ответил Франц.

Сказав это, он упёрся в асфальт и взлетел. Напоследок Франц случайно создал силовое поле. Оно не повредило де Траю. Только легонько толкнуло. Де Трай упал на бордюр и уронил портфель.

Ретазевск ужался до диорамы. Мусикийский шорох улочек заглушил ветер. Франц закрутился вокруг своей оси. Так он набрал скорость истребителя и за секунды взмыл под самые облака. Его покой могли побеспокоить только самолёты. Над Ретазевском они были редки.

На высоте в одиннадцать тысяч метров Франц бил облака как боксёрскую грушу. В порыве чувств он подкидывал папку. Скоро оттуда выпали все листы. Франц дал им пропасть в вышине.

Том «Головлёвых» он прижимал к сердцу.

На одинокой высоте его захлестнула обида. Та самая, родом из Солнца. Мысли об упущенном отравляли душу. Он упустил много.

Франц славно начинал, мечтая о большом и прекрасном.

А что от него оставалось?

В самом деле, отчего потенциал Франца прозябал в запустении?

Сам он полагал себя жертвой. Ему отказали в свободе. Однажды его сделали обыкновенным. В некотором смысле, это было милостью.

Так жили чайки всех континентов. Их сила несла столько же пользы, сколько и вреда. Они не подчинялись никому. Тогда народы мира убрали из супергероя «супер». А значит, целиком того обезвредили.

Они не забрали у чаек способности. Но выстроили мир так, чтоб они оказались ни к чему. Это лишило мир многих открытий. Выбросило миллионы в «Эдельвейсы» и галереи общепита. Убило в чайках самомнение.