Полька и Аполлинария - Галина Гордиенко

Но Наташа молчала и смотрела мимо, будто слепая. Не капризничала, не просила поесть, только губы мелко дрожали.

Поля прижала малышку к себе и, удивляясь собственному решению, сказала брату:

–Не могу я так больше, Павк, уйду я. И Наташку с собой заберу, пропадет ведь здесь.

Павка вздрогнул. Поля, жмурясь от жалости к брату, предложила:

–И ты с нами давай. Устроимся в городе, я работать начну, мне восемнадцать осенью будет. Комнату снимем или угол у какой-нибудь старухи…

–А мама?

–Что – мама?

–Одна останется?

–Ну…

Поля прикусила нижнюю губу, не зная, что сказать. Наташа висела в ее руках тряпочной куклой, и Поля зло выдохнула:

–Пусть уходит от него!

Павка молчал. Поля беззвучно заплакала. Часы в зале пробили четыре. Наташа слабо шевельнулась и прошелестела:

–ОН сейчас придет, пусти меня…

–Снова под кровать полезешь? – с горечью спросила Поля.

–Да. Там не так страшно.

Павка, не оборачиваясь, сказал:

–Ты права – вам нужно уходить. – Он помолчал и с силой выдохнул: – Хуже не будет.

–А ты?

–Я маму не брошу.

–Павка…

–Все. Решили. Вы уходите, – Павка обернулся и ободряюще улыбнулся. – Тем более, лето сейчас, до зимы где-нибудь точно устроишься. А не устроишься, вернешься.

–Ни за что!

–Мы с мамой ЕМУ скажем – ты в институт поехала поступать. А Наташку с собой взяла… по врачам поводить.

–Ее и правда показать надо бы…

–Вот и покажешь. Как устроишься.

Наташа слушала брата и сестру, задрав головенку. Личико ее показалось вдруг Поле не по-детски взрослым и внимательным, глаза потемнели от волнения. Она дернула Полю за подол платья и неверяще прошептала:

–Мы уйдем отсюда?

–Да, – кивнул Павка.

–Прямо сейчас?

Брат с сестрой переглянулись. Павка посмотрел на старенький будильник и задумчиво пробормотал:

–Почему бы нет? В шесть часов электричка, вы как раз собраться успеете.

–Маму ОН сегодня не тронет, даже если разозлится, – кивнула Поля. – Ты скажешь – я ее увидела и сильно испугалась, решила – он убил.

–Он и убил, – хмуро кивнул Павка. – Почти.

–Мы… насовсем уйдем? – Наташа обхватила старшую сестру за колени.

–Ну…– неуверенно пробормотала Поля, – если ты захочешь увидеть маму… или папу…

–Не захочу, – Наташа задрожала, из глаз мелким горохом посыпались слезы. Она прижалась мокрым лицом к сестре и страстно пообещала: – Честно-честно, не захочу!

Игорь Скуратов возвращался из редакции злой как змей Горыныч, только что огнем не плевался. Пришлось до позднего вечера сидеть над статьей – никому не нужной, что самое обидное! – ждать, пока из мэрии не сообщат пару цифр. А там их все никак не могли согласовать, никто не хотел брать на себя ответственность.

Игорь раздраженно хмыкнул: да и сессия вышла какой-то скомканной, четыре трояка – личный рекорд. Хорошо, в этом семестре обошлось без завалов – правда, впереди последний экзамен! – родители и без того кипят.

Мать требует, чтоб Игорь кончал игры в самостоятельность и возвращался домой. Думает, как только он перейдет на ее борщи и отбивные, сразу отличником станет, в аспирантуру пойдет, а там и докторская не за горами. Да и с работой отец поможет. Мол, незачем сидеть в редакции провинциальной газеты из-за копеек, глупо ломать собственную жизнь из-за мальчишеского упрямства.

Машину пообещала – ха! Не раздолбанное «Жигули», а что-нибудь по-настоящему «приличное». Карманные денежки, например, раз в пять превышающие его журналистский заработок. И плата за все простенькая до зевоты – свобода.

Его, Игоря, личная свобода!

Что называется – не моги по-своему думать, по-своему поступать, выбирать никчемных друзей и изобретать велосипед по-новой. Папенька не для того капиталы сбивал, чтоб с собой на тот свет унести. Он, Игорь, единственный наследник, продолжатель отцовского дела, не на Светку же взваливать такую ответственность? Она девчонка, удачное замужество решит все ее проблемы.

Каждый раз, как Игорь приезжал домой, мама почти слово в слово все повторяла. Смотрела жалобно, смаргивая нечаянные слезинки, и старательно откармливала его, будто Игорь всерьез голодал.

Светка, сестрица единственная, косилась выжидающе, но с советами не лезла. Кишка у нее тонка, лезть к старшему брату с советами.

Она-то никогда бунтовать не рисковала. Прикормленная, балованная, к чему ей свобода вместо сытной кормушки? «Вольво», брюлики, фирменные шмотки, поездки за рубеж, «учеба» в Московском университете, на платном, понятно, бюджетный Светка не потянула.

Игорь фыркнул: филолог будущий. Дипломированная невеста, жена и мать. Послушная дочь, что главное!

Скучно.

Он свернул на проспект Строителей. Увидел старую панельную пятиэтажку, где третий год снимал двухкомнатную квартиру, и ухмыльнулся, представив лицо матери, попади она в его берлогу.

Инфаркт бы хватил мамочку!

А зря. Знает Игорь, как другие живут, он вполне прилично устроился. Крыша над головой имеется. Сыт, одет, обут, в командировки за казенный счет мотается. Учится в лучшем местном вузе, друзей полно, подруги тоже не переводятся, чем не жизнь?

Мама, конечно, так не считает. Она чуть с ума не сошла, когда Игорь в армию ушел, бросив учебу. А потом, отслужив, перевелся из Москвы в областной центр, вместо экономики занялся журналистикой.

А вот отец Игоря удивил. Он будто не замечал выкрутасов сына. Не приставал с расспросами, не диктовал, не требовал вернуться домой и в университет. Лишь зачетку просматривал после каждой сессии, хмуро, но без комментариев. Косился испытывающе и тяжело сопел, тройки, понятно, его не радовали.

Или в самом деле отцу плевать?

А может, он ждал, когда Игорю надоест барахтаться самому, и он приползет с повинной?

Игорь ничуть не жалел, что отслужил в армии. Зато теперь ни одна сволочь сказать не сможет, что он за папиной спиной всю жизнь прятался, пока другие под пули шли или перед дедами шеи гнули. Что ему все преподносилось на блюдечке с голубой каемочкой, и он жизни не знает.

Он как все!

Положено служить, значит положено. Закон для всех один.

Во всяком случае, так должно быть.

И будет. Если у этой страны есть хоть какое-нибудь будущее.

Армия – неплохая школа. Игорь после нее к людям стал по-другому относиться. Понял, что внешне приятные, гладенькие, сытые да воспитанные полным дерьмом могут оказаться. И наоборот – смотреть порой не на что, парень двух слов связать толком не может, только что от сохи, но… человек. Из настоящих. Не предаст и не сломается. И не радует его по-гнусному чужая слабость.