Мой крестный. Воспоминания об Иване Шмелеве - Ивистион Жантийом-Кутырин

Капбретон. Вилла «Жаворонок». Сбор урожая 1925.

Каждый гриб имел свой мундир и свои обязанности. Дядя Ваня мне рассказывал и про некоторые другие уважаемые грибы, как подберезовики, подосиновики, по-видимому важные вельможи, и про опят, «дружных ребят», но в сосновые леса оные не заглядывали.

Мариша и ее мать, Ксения Васильевна Деникина, знали все грибные места, и собирали не только нам известные грибы, но также так называемых братьев боровика. Конечно, мы за семью Деникиных беспокоились – Бог знает, думали мы, они способны отравиться. К счастью все проходило нормально, мы зря тревожились за наших дорогих друзей.

Раз, утром, среди полянки, где находилась наша дачка «Жаворонок», предстал передо мной неизвестный мне, похожий на зонтик, сизо-беловатый, с рыхлой каштановой чешуей, на тощей ножке гриб-великан. необходимо было разузнать, относится ли он к вражьему племени поганок, или представляется как бы подозрительным заморским послом. Местные фермеры нас успокоили. Это очень вкусный гриб по званию «кулемель», но его не следует мешать с другими грибами, ибо у него своеобразный вкус. Твердую ножку надо выкинуть, а шляпку жарить как бифштекс на сковородке, конечно, с прованским маслом. Тетя Оля так и поступила. Но мне не понравился сей «заморский посол», он мне показался тяжеловатым и слишком жирным.

Капбретон. 1927. Шмелевы и соседи по даче.

Нет ничего лучше как грибной суп с сушеными белыми или разваренные маслята в молоке с гречневой кашей.

Впоследствии нас познакомили с местными так называемыми «песчаниками», желтенькими, пухленькими грибками. Они растут около сосенок, и часто прячутся под комочками песка. Они очень вкусные, но их следует тщательно отмывать, чтобы не скрежетали на зубах.

О Деникиных сложилась репутация, что там, где они прошли, нечего было искать, такие у них были зоркие, ястребиные глаза.

Много говорилось чепухи про съедобные и несъедобные грибы. Многие якобы-приметы опровергались впоследствии, когда я начал уже ими заниматься «по-ученому», по книжкам. Некоторые грибоеды себе навоображали, что если улитки ими лакомятся, почему и нам не полакомиться, и так отравлялись. Ибо надо знать, что человеческие желудки не так устроены как желудки улиток или слизняков.

Ну, на грибную тему, на сегодня достаточно! Может быть, в другой раз, я еще кое-что вспомню.

Вы меня как-то спрашивали, как я научился русским песням. Это сложный вопрос. Я научился им и от своей мамы, и от Тети Оли, и от Дяди Вани, и у разведчиков, и от квартета Кедровых и даже от Ксении Васильевны Деникиной, как я вам уже говорил. Но теперь я не всегда точно помню, какую песню я от кого перенял. Я как бы коллекционировал песни и у меня их набралось около сотни. Слова песен я тщательно разыскивал (большинство ребят знают только первые слова, а после а-акают) и записывал в карманный песенник, с голубой обложкой. Многих песен уже не найти в современных песенниках. Теперь он мне дорог, он полон воспоминаний, и я его храню, можно сказать, как зеницу ока. Само собой разумеется, в этой беседе невозможно всех песен вам дословно переписать. Жаль, потому что среди них много задушевных или мужественных военных, которые настоящее поколение, может быть, уже совсем позабыло.

Конечно, первые колыбельные, а потом детские песни, пела мне моя мама. Впоследствии я ими баюкал и им обучил мою женку. Они входили как бы в мою педагогическую систему преподавания русскому языку перед сном, или утром, в постели, на подушке. Самое главное заключалось в том, чтобы учащийся полюбил предмет преподавания, а этот момент нередко педагогика упускает: им кажется, что если предмет их самих интересует, то он должен заинтересовать и обучающихся. На опыте моя система оказалась особенно эффективной, ибо моя Фроська стала способна быстро болтать, правда, с грехом пополам, по телефону по-русски и смотреть русские фильмы. Но, увы, рекомендовать эту систему, в будущем, моим студентам, само собой разумеется, оказалось немыслимо.

Вот первые колыбельные.

А вот другая, которую Фроська облюбовала.

Утром же полагалась совсем другая песня.

Но, конечно, моя Фроська протестовала и выдумывала свои собственные слова, где говорилось: А я в школу не хочу и прочее, чему лучше детей не учить. Но надо считать, что такое буйство, в рамках грамматического упражнения, было превосходно.

Когда я плакал, мама мне напевала:

Мама пела: пой, пой, вместо пей, пей, как напечатано в книжке. А еще:

Может быть некоторые представители современного поколения – всезнайки – (они, вероятно, не читали сказку про старичков, все-знаек, и какие с ними случились несчастья, когда, после смерти, они по лестнице сами полезли на небо, и заблудились среди облаков), станут мне доказывать, что все это пустая болтовня, изжитые пережитки, не приносящие никому никакой полезной информации, а наоборот приучающие ребенка к праздному пустословию. Но я предпочитаю доверять Чуковскому. И мне же мнится, что наоборот они вкрапливают в детскую душу чувство поэзии, стремление к исканию красоты, к доброте, к мягкости, а самое главное, развивают воображение, фантазию, которые столь ценны в современной науке, особенно в математике и в квантовой физике.