Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2 - Роман Глушков

И я, развернувшись, направился к повозке охотников.

Забравшись в повозку, я отыскал среди вещей одеяло, после чего выбрался обратно, подошел к рыдающей Ойле и накинул одеяло ей на плечи.

Она вздрогнула так, будто я не просто коснулся ее, а ударил.

– Извини, – пробормотал я, отшагивая назад. – Просто здесь холодно, ты можешь простудиться. И мне это… очень жаль сира Ринара. Я знал его совсем недолго, но он всегда был добр ко мне… Прими мои соболезнования, в общем, ладно?

И я, отступив еще немного, уселся на землю неподалеку от нее. Даже не знаю, зачем. Вряд ли ей требовались мои утешения. Видимо, я лишь хотел подчеркнуть – на случай, если она слышала мои пререкания с Баррелием, – что я не поддерживаю его точку зрения. И что готов помогать ей и дальше, если она меня попросит.

Ойла ничего не ответила и отвернулась. Но одеяло не сбросила, а, наоборот, закуталась в него поплотнее. Несмотря на горе, она все-таки чувствовала холод и уже стучала зубами. Так что моя забота о ней оказалась вовсе не лишней, что бы ни говорил ван Бьер насчет ее самостоятельности.

А кригариец сидел и молча наблюдал за нами, очищая пучком травы «эфимец» от крови. Который он в итоге так и не дочистил, потому что вскоре его хваленая невозмутимость дала трещину.

– Большая Небесная Задница! Да пропадите вы все пропадом! – Монах в сердцах сплюнул и, хватаясь за дерево, начал неуклюже подниматься с земли. – Вот же свалилось на мою голову еще одно проклятье!.. Ладно, парень, иди-ка прикати сюда нашу тележку, а я пока разведу костер. Вряд ли поблизости шастает второй такой дозор, так что, думаю, мы можем тут ненадолго задержаться…

Баррелий был той еще сволочью, и я не удивился бы, оставь он нас с Ойлой здесь и продолжи путь один. Но я уже знал, где в броне его хладнокровия сокрыты уязвимые места. И умел, когда надо, по ним бить.

Если бы я слезно упрашивал монаха проявить к Ойле то же сострадание, которое однажды монах проявил ко мне, он ни за что не отступился бы от своего мнения. Но я зашел от противного – продемонстрировал ему свой характер. И то, что я готов обойтись без него, раз иначе никак. А такой подход к ван Бьеру, по моему опыту, был куда действеннее. Воспитанный в суровости кригарийского монастыря, он ненавидел слабость во всех ее проявлениях. И испытывал гораздо больше симпатии к людям, которые не давили ему на жалость, а, напротив, показывали, что не нуждаются ни в чьей поддержке.

Когда я вернулся, Баррелий уже сбросил трупы фантериев в пропасть и, набрав сухой травы, коры и веточек, раздувал костерок с помощью огнива, позаимствованного в повозке Ринаров. А когда огонь разгорелся, я без напоминания соорудил к тому времени вертел и насадил на него несколько кусков солонины из наших запасов. Которую и взялся жарить под молчаливое одобрение кригарийца, также нашедшего себе занятие по душе – вытащив из тележки бутыль бренди, он начал понемногу к нему прикладываться.

Этой выпивкой он разжился после одной из побед «Вентума», но пить ее в лагере не стал – слишком крепкой она была. Зато теперь, когда ван Бьер не подавал дурной пример новобранцам и не боялся нарваться на гнев офицеров, он наконец-то позволил себе отведать желанный трофей.

Жаль только, что повод для откупоривания бренди выдался слишком печальным.

Ойла больше не плакала, а, закутавшись в одеяло, сгорбилась над телом Зейна и отрешенно глядела в одну точку. Я обернулся и хотел позвать ее к костру, но монах схватил меня за рукав и, поднеся палец к губам, сказал полушепотом:

– Не трогай ее, не надо. С ней все в порядке. Это пройдет. Просто дай ей время побыть одной и успокоиться.

Я лишь пожал плечами и вернулся к жарке мяса. Спорить с Баррелием в таких вопросах было глупо. Он насмотрелся на убитых горем женщин гораздо больше меня, и знал, о чем говорил.

И действительно, едва аромат поджаренной солонины разлетелся по поляне, как Ойла зашевелилась под своим одеялом, потом повернула голову и стала исподлобья глядеть на нас. Взгляд ее заплаканных глаз тоже немного оживился, хотя дружелюбия в них по-прежнему не замечалось. Наверное, точно также и я глядел на ван Бьера после ночной резни, в которой погиб мой отец, а я был вынужден навсегда покинуть родной Дорхейвен, став бродягой без роду и племени…

Но как бы то ни было, холод и голод побороли горе Ойлы Ринар. И она, подойдя к костру, уселась возле него так, чтобы греться и при этом держаться подальше от нас с монахом. Высунув из-под одеяла одно лишь лицо, она нашла себе новую точку для созерцания, которая находилась где-то среди пляшущих языков пламени. Памятуя совет Баррелия, я не хотел тревожить Ойлу вопросами, но оказалось, что самому себе он был не указ, и поинтересовался у нее:

– Эти мерзавцы… они… хм, как бы правильнее сказать… – Это был тот редкий случай, когда беспардонный кригариец вдруг ощутил неловкость. – Тот мерзавец, что снял перед тобой штаны… он успел сделать тебе больно или нет?

Я решил было, что Ойла не ответит, но она, не отрывая глаз от костра, все же помотала головой. Причем довольно уверенно, а, значит, память ее не подводила.

– Что ж, ясно, – кивнул ван Бьер и в очередной раз приложился к бутылке. Так, словно бы выпил за то, что девчонке повезло избежать насилия. После чего, указав на повозку, посоветовал: – Ты бы все-таки оделась, а то здесь прохладно.

Не говоря ни слова, Ринар кивнула. Однако одеваться не пошла, а осталась сидеть с нами.

К этому времени немного остыло мясо, которое я снял с вертела перед ее приходом. Наколов на палочку кусок и отломив краюху от ржаного каравая, я протянул их Ойле, но она отказалась, вновь помотав головой. После чего, высунув руку из-под одеяла, неожиданно попросила другое угощение – указала на стоящую рядом с монахом бутылку.

– Что, серьезно? – удивился Баррелий. – А не рановато тебе баловаться такими вещами?

Вместо ответа Ринар продолжала настойчиво тянуть руку к бренди.

– Ну, как знаешь, – не стал упорствовать ван Бьер. – В другой бы день точно не разрешил и еще по рукам отшлепал. Но сегодня день такой, что дерьмовее не придумаешь, так что, пожалуй, можно.

И он передал Ойле бутылку.

Подобно завзятому пропойце, Ринар жадно припала к горлышку и сделала большой глоток…

…После чего выпучила глаза, что те едва не вывалились из орбит и, упав на четвереньки, прыснула выпивкой прямо в костер. Он тут же фыркнул ей в ответ яркой вспышкой пламени, но Ойла даже не вздрогнула. Продолжая стоять на коленях, она яростно отплевывалась и издавала нечленораздельные звуки.

От неожиданности я подскочил с камня, на котором сидел. Но ван Бьер, кажется, был готов к такому повороту событий. И успел выхватить бутылку из рук Ойлы за миг до того, как она уронила бы ее на землю. После чего тут же сунул под нос незадачливой пьянчужке фляжку с водой.

– Пей! – приказал он ей. – Пей и полощи горло! Не бойся, это простая вода, она не укусит.