Тайна 13 апостола - Мишель Бенуа

«Как это возможно? Ведь несчастье произошло прошлой ночью…»

— Сохранить в полнейшей тайне? Чтобы ничего не просочилось? Это будет сложно. Расследование поручено Набережной д'Орфевр, похоже, это было преступление… Кардинал? Да-да, понимаю… Самоубийство, не так ли? Да… конечно, это горько слышать, самоубийство — грех, против коего даже божественное милосердие бессильно. Вы хотите сказать… предоставим Господу самому решить этот вопрос?

Архиепископ отстранил трубку от уха, чтобы собеседник не расслышал легкого смешка. В Ватикане любят давать поручения Богу.

— Алло? Да, я вас слушаю… Самое время пустить в ход мои связи? Разумеется, с министром внутренних дел у нас превосходные отношения. Хорошо… Итак, я этим займусь. Успокойте кардинала, речь пойдет о самоубийстве, и дело будет закрыто. Ариведерчи, монсеньор!

Архиепископ Парижский всегда очень заботился о том, чтобы не растрачивать без необходимости кредит своего влияния на правительство. Каким образом можно оправдать просьбу, прикрыть без расследования дело о смерти монаха, безобидного книжника? Архиепископ Парижский тяжело вздохнул. Приказы, исходящие от монсеньора Кальфо, не обсуждаются, тем паче когда он передает недвусмысленную просьбу кардинала-префекта.

Архиепископ снова поднял трубку: — Не могли бы вы соединить меня с министром внутренних дел? Спасибо, я подожду…

Евангелия от Матфея и Иоанна

Ночь с четверга на пятницу подходила к концу, заря вот-вот должна была забрезжить. Было так холодно, что караульные разожгли костер неподалеку от дворца Каиафы. Домохозяин подошел к огню, протянул руки к его благодатному теплу. Его почтительно приветствовали: как-никак владелец одного из богатейших домов в квартале, знакомец первосвященника… Он обернулся: Петр прятался за углом, напуганный тем, что оказался вблизи дворца — средоточия той власти, которую всего через несколько часов намеревался свергнуть. Его поведение рано или поздно должно было вызвать подозрения.

Домохозяин сделал Петру знак, чтобы тот подошел к костру. Рыбак нерешительно проскользнул в круг греющихся у огня.

Все прошло великолепно. Позавчера он привел сюда ошеломленного Иуду, впервые в жизни попавшего в квартал иудейских сановников. Беседа с Каиафой пошла сначала как по маслу — первосвященник был в восторге оттого, что ему предоставится повод без шума, по-тихому отправить Иисуса за решетку. Потом Иуда вдруг пошел на попятный. Может, до него только в тот момент дошло, кто перед ним, и он сообразил, что собирается выдать Учителя еврейским властям?

— А кто поручится, что вы не прикажете убить Иисуса, как только он попадет к вам?

Первосвященник торжественно поднял правую руку:

— Перед лицом Предвечного я клянусь тебе, галилеянин: Иисуса Назорея будут судить по нашему закону, согласно которому странствующему проповеднику не грозит смертная казнь. Его жизни ничто не угрожает. Да будет Предвечный свидетелем нашего договора.

И он с улыбкой вручил Иуде тридцать золотых монет.

Иуда молча взял деньги. Первосвященник дал торжественную клятву: Иисуса арестуют и будут судить. Это потребует времени, а через три дня Каиафа уже не будет верховным правителем страны. К тому времени его вообще не будет.

Что они там, наверху, копаются? Почему Иисус все еще не заперт где-нибудь в укромном подземелье? Уж скорее бы он оказался в темнице — и в безопасности!

Домохозяин видел, как несколько членов Синедриона поднялись по лестнице на второй этаж дворца, куда отвели Иисуса. Неизвестность угнетала. Пытаясь скрыть беспокойство, он направился к выходу на улицу, прошелся взад-вперед. Какая-то тень жалась к стене.

— Иуда? А ты что здесь делаешь?

Бедняга дрожал, как листок смоковницы на галилейском ветру.

— Я… я пришел посмотреть, мне страшно за Учителя! Можно ли верить слову Каиафы?

— Да полно, успокойся, все идет своим чередом. Не задерживайся здесь, это опасно: первый встречный дозор может тебя схватить. Ступай ко мне домой, у меня в высокой зале ты будешь в безопасности.

И Домохозяин направился обратно к входу во дворец. Оглянувшись, увидел Иуду — тот по-прежнему стоял неподвижно, как в землю врос, с места не сдвинется.

Когда раздались крики первых петухов, дверь залы распахнулась, свет факелов озарил лестницу. Вышел Каиафа, оглядывая двор. Домохозяин проворно отступил в тень, подальше от костра: сейчас не стоит попадаться на глаза. После, когда бунт будет подавлен, он отправится к первосвященнику и попросит отпустить Учителя.

Следом вышел Иисус, он был крепко связан. Два стражника держали его за локти.

Почему? Какой смысл связывать его, чтобы бросить в подземелье?

Группа, сопровождавшая узника, прошла по ту сторону костра, послышался резкий голос Каиафы:

— Немедленно ведите его к Пилату!

Домохозяина прошиб холодный пот.

«К Пилату!» Чего ради Иисуса ведут к римскому прокуратору? Этому есть лишь одно объяснение: Каиафа нарушил клятву.

Иуда по-прежнему прятался в тени. Вдруг его ослепил свет факелов. Он вжался в дверной проем, затаив дыхание. Что это? Дозор?

В окружении отряда храмовой стражи, спотыкаясь, шел человек со связанными за спиной руками. Поравнявшись с Иудой, офицер, что шагал впереди, отрывисто бросил:

— Во дворец Пилата! Пошевеливайтесь!

Иуда с ужасом увидел лицо пленника, которого подгоняли ударами кулаков в спину.

Учитель был очень бледен, черты лица искажены страданием. Он прошел мимо, никого не заметив, — казалось, взгляд его был обращен внутрь. Потрясенный, Иуда смотрел на запястья Учителя, стянутые веревкой до крови, и посиневшие пальцы, судорожно искривленные.

Страшная процессия скрылась из глаз — отряд свернул за угол направо, к крепости Антония, где останавливался Пилат, когда он бывал в Иерусалиме.

Любому иудею известен закон, по которому в Израиле богохульство жестоко карается: виновного насмерть забивают камнями. Если Иисуса не казнили сразу во дворе, это значит только одно: он не признал того, что провозглашал себя равным Богу. Поэтому правители Иудеи решили добиться приговора за преступление против власти. А поскольку римляне накануне Пасхи опасаются народных волнений и взвинчены, сделать это будет нетрудно.

Шатаясь, Иуда побрел прочь из города. Иисуса не станут судить. Каиафа нарушил клятву и решил предать его смерти. Учитель не признал себя виновным, и первосвященник решил передать пленника римлянам, которые казнят любого по малейшему подозрению.

Иуда подошел к храму, величественная тень накрыла его. В кармане позвякивали тридцать монет — смехотворный залог договора, который только что был нарушен. Каиафа посмеялся над ним.

Сейчас он войдет в храм, чтобы напомнить первосвященнику о его клятве. А если тот станет упорствовать в своем злодеянии, Иуда призовет в свидетели Предвечного, перед лицом которого поклялся Каиафа.