День 21 - Кэсс Морган

После того как заблокировали крытые мосты между кораблями, хаос на Уолдене достиг апогея. В отчаянных попытках найти еду уолденцы становились все агрессивнее. Гласс и Люк заперлись с мизерным запасом протеиновых брикетов в крохотной квартирке Люка, изо всех сил стараясь не обращать внимания на доносившиеся из коридоров звуки: злобные крики сцепившихся из-за продовольствия соседей, отчаянный плач матерей, искавших своих потерянных детишек, судорожные хрипы тех, кто пытался втянуть в себя побольше разреженного воздуха.

– Да все нормально, – сказала Гласс, – на несколько дней нам хватит, а там… – Она замолчала, глядя куда-то в сторону.

– Тебе чересчур хорошо удается сохранять спокойствие в стрессовой ситуации. Это немножко пугает. Тебе бы охранницей работать. – Люк коснулся пальцем ее подбородка. – Я серьезно, – в ответ на скептический взгляд Гласс добавил он. – Я всегда считал, что лучшие охранники получаются из женщин. Стыд и срам, что на Фениксе никогда это всерьез не обсуждалось.

Гласс улыбнулась про себя, представив, как потрясло бы ее лучшего друга Уэллса, если бы она появилась на офицерских курсах. Скорей всего, поначалу он был бы глубоко шокирован, но потом наверняка поддержал бы ее. Пока она не встретила Люка, Уэллс был единственным человеком, который воспринимал ее всерьез и верил, что ее таланты не исчерпываются областью флирта и причесок.

– Думаю, можно было бы попытаться, только если не надо выходить в открытый космос. – Она представила себе, как движется в невесомости, и одной этой мысли оказалось достаточно, чтоб подступила космическая болезнь.

Люк прочистил горло.

– Знаешь, сейчас выходить в открытый космос не разрешено никому, – с наигранной помпезностью сказал он.

Люк состоял в элитном корпусе охранников, которые вдобавок были инженерами-техниками, выполняя самые ответственные – и самые опасные – ремонтные работы на корабле. Гласс никогда не забудет, как была потрясена, когда всего несколько недель назад увидела Люка в бескрайнем космосе: тот устранял какую-то поломку шлюзовой камеры. Целых двадцать минут его связывал с кораблем лишь тонкий трос. Трос да ее горячая молитва.

– И уж конечно, в униформе ты смотрелась бы очень миленько.

– Хочешь посмотреть, как я примерю твою? – невинно спросила Гласс.

– Может, попозже, – ухмыльнулся Люк, но сразу помрачнел.

Они оба знали, что никакого «попозже» не будет.

Гласс вскочила и перебросила на плечи свои длинные волосы.

– Слушай, – сказала она, беря Люка за руку, – у меня появилась идея насчет обеда.

– Правда? Ты выбрала между позавчерашней и позапозавчерашней протеиновой пастой?

– Я серьезно. Давай сделаем его особенным. Почему бы нам не взять тарелки?

Сделанные на Земле вещи были на Уолдене большой редкостью, но у Люка хранились две прекрасные тарелки, которые принес на корабль его пращур.

Люк долю секунды поколебался и встал на ноги.

– Это хорошая мысль. – Прежде чем скрыться в комнатке, где у него хранились ценности, он сжал руку Гласс.

Гласс направилась в крохотную ванную комнату и осмотрела себя в узком исцарапанном зеркале над раковиной. До этого она расстраивалась из-за невозможности привести в порядок прическу, но сейчас была рада этому: благодаря волосам она не знала, как выглядит, целых три дня не вылезая из одной и той же одежды. Она кое-как расчесалась пальцами и умылась прохладной водой.

Гласс не думала, что провела в ванной много времени, но, вернувшись в жилой отсек, обнаружила, что он переменился. Теперь источником тусклого света у стола были не фонарики, а свечи.

– Где ты их взял? – удивленно спросила Гласс, подходя поближе, чтобы все рассмотреть. Во всей Колонии свечей осталось совсем немного, чего уж говорить об Уолдене.

– Хранил для особого случая, – сказал Люк, выходя из спальни.

Глаза Гласс к тому времени уже привыкли к полумраку, и от увиденного сердце в груди забилось быстрее. Люк переоделся в темные брюки и такой же пиджак. Это что, настоящий костюм? Они так редко попадались в Обменнике! Даже мужчинам с Феникса сложно было их добыть.

Гласс видела любимого в униформе охранника, серьезного, подтянутого. Видела его в штатском, непринужденного, смеющегося, играющего с детишками в коридорах корабля. Люк в костюме сохранил военную выправку, но держался иначе. Более расслабленно.

– Я неподобающе одета, – сказала Гласс, одергивая рукава своей грязноватой рубашки.

Люк склонил голову набок и долгое мгновение смотрел на нее.

– Ты выглядишь великолепно.

В его голосе прозвучала нотка восхищения, и Гласс возблагодарила свечи за их мерцающий свет, скрывший и ее старую одежду, и внезапный румянец смущения. Сделав несколько шагов вперед, она провела пальцем по рукаву Люкова пиджака:

– Где ты это взял?

– На самом деле это костюм Картера.

Его слова заставили Гласс отдернуть руку, словно она обожглась.

– Что-то не так? – спросил Люк.

– Да нет, все нормально, – быстро сказала Гласс. – Я просто удивилась. Никогда не видела Картера в костюме.

Картер, парень постарше, взял Люка к себе, когда тот остался сиротой. Он говорил, что сделал это исключительно из милосердия, но Гласс всегда подозревала, что дело было еще и в дополнительном пайке. Картер был ленив и умел манипулировать людьми, а еще он был опасен. Однажды он попытался изнасиловать Гласс, когда она дожидалась Люка в их общей квартире. Люк, который вообще-то вовсе не был наивным человеком, с детства восхищался Картером и был слеп, когда дело касалось его недостатков. Гласс никак не удавалось заставить любимого увидеть в истинном свете человека, которого тот считал кем-то вроде своего наставника.

Люк пожал плечами:

– А он и не носил его. Как-то раз ему не хватило рационных баллов, ну я и купил у него этот костюм. На самом деле это было с его стороны очень щедро, в Обменнике он мог бы выручить гораздо больше.

«Не мог бы, – подумала Гласс, – потому что его немедленно арестовали бы за перепродажу краденого». Но потом ее кольнуло чувство вины. Картер, конечно, был отпетым негодяем, но теперь он мертв. Казнен за преступление, которого никогда не совершал, и виновата в этом Гласс.

В прошлом году Гласс с ужасом обнаружила, что беременна. Законы Колонии, касающиеся контроля за рождаемостью, были очень жестоки. За такое преступление несовершеннолетних отправляли в тюрьму, а всех, кто старше восемнадцати, казнили.

Гласс отчаянно пыталась уберечь Люка от наказания и изо всех сил скрывала свое положение. Но, когда все открылось и ее арестовали, она должна была назвать имя отца. Гласс понимала, что, скажи она правду, девятнадцатилетний Люк будет тут же казнен. Запаниковав, она объявила вторым виновником человека, который вгонял ее в дрожь и все равно рано или поздно столкнулся бы с карающим законом – Картера.