Один шанс есть - Сергей Самаров

– Так... – начал наконец он и ткнул пальцем в грудь одному. – Ты, Муса, мне говорил про этого спеца по сейфам. Найди его. Я хочу с ним пообщаться.

– Найти не трудно. Главное, чтобы он общаться захотел...

– Предложим выгодное дело. Очень выгодное.

– Попробую. Только общаться сам будешь.

Руслан согласно кивнул, главную работу он всегда брал на себя.

– А ты, Арби... – тут же обратился к другому и оглянулся, словно боялся, что его подслушают посторонние. – Ты собери мне все материалы на Холмогорова... Где его взять можно? За какое место? Каждого взять можно. И его можно. Будем брать... За горло.

– Сделаю, – согласился Арби. – Я люблю брать людей за горло. Мне это бывает приятно...

Евсеев долго искал место для парковки. С трудом нашел, но поставил свою «Короллу» довольно далеко от нужного дома. В последнее время в районе часто угоняли машины, но у Виктора Васильевича было надежное противоугонное устройство. Пожалуй, понадежнее, чем любое другое, самое современное электронное или даже спутниковое.

– Подожди, Ерема, меня. Я скоро, – сказал он «противоугонному устройству».

Громадный белый алабай[2], готовый уже выскочить из машины, как только хозяин освободит место, со вздохом сожаления сел на заднем сиденье, привычный к своей роли сторожа, но мечтающий все же о том, чтобы побегать и вокруг машины тоже. Там он видел больше возможностей для выполнения своих обязанностей, которые любил самозабвенно. Здесь, в машине, как хорошо знал Евсеев, Ермак не будет обращать внимания на прохожих, он среагирует только на человека, который попытается заглянуть в машину – через любое из стекол. Особенно интересно бывает наблюдать эффект неожиданности, когда пытаются заглянуть через заднее сильно затемненное стекло или через такие же затемненные стекла на задних дверцах. И мало кому захочется иметь дело с ощеренной пастью, которая одним смачным движением перекусывает стандартный черенок лопаты. А это бывает видно сразу, даже если рядом нет перекушенного черенка...

Включив сигнализацию, Виктор Васильевич прошел два дома и в третьем зашел в подъезд. Комбинацию кодового замка на подъездной двери он знал хорошо, но дверь была, как обычно, не заперта, и потому не пришлось даже ломать пальцы, набирая код и открывая замок. На первом этаже он остановился и с силой потер себе шею, заставляя кровь бегать быстрее – это обычно помогало хоть на несколько минут снимать хроническую уже головную боль.

Его ждали, должно быть, у окна, узнали и открыли дверь.

– День добрый, Анна Ярославна...

– Чего уж доброго, – отмахнулась женщина с заплаканными глазами. – Проходите...

Она была примерно одного возраста с Виктором Васильевичем. Так ему показалось при первой встрече. Сейчас, полгода спустя, она выглядела на добрый десяток лет старше.

Он разулся и прошел в комнату. Обычно Евсеев предпочитал при разговоре смотреть людям в глаза. А этой женщине не мог, и потому в очередной раз весьма даже заинтересовался рисунком обоев, архаичной мебелью тесноватой однокомнатной квартиры и всем другим, на чем взгляд может нечаянно задержаться.

Молчание длилось долго. Евсеев этого не выдержал первым. Хотел еще раз потереть шею, потому что головная боль подступила снова, но не стал этого делать, так как у посторонних его действия, как правило, встречались вопросом. А отвечать на этот вопрос он не любил. И потому, чтобы отвлечься от головной боли, спросил:

– И что они сказали?

– Тот же звонил. Что в прошлый и в позапрошлый разы. Я голос хорошо запомнила.

– И что он сказал?

– Сказал, что Толику придется три жизни отрабатывать сумму, если мы не поторопимся. А через месяц... Как это они говорят-то? «Счетчик включит», вот, «счетчик», и будут проценты «щелкать». Тогда уж точно не выкупить. Через месяц он позвонит.

– Я делаю все, что могу. Набрал уже семьдесят тысяч. Если машину продать... Она не новая. Больше двенадцати не дадут.

– Квартира, к сожалению, не моя, – сказала женщина. – Я бы продала...

– Это тоже не выход, Анна Ярославна. И я свою продать тоже не могу. У меня семья.

– А про ваши семьдесят тысяч я тоже сказала. Он говорит, этого мало. Толик, говорит, в месяц на столько съедает.

– Много у них не съешь, – нехорошо усмехнулся отставной подполковник.

– Толик всегда мало ел... – Анна Ярославна готова была уже и слезу пустить, увидел Виктор Васильевич, но у него не было слов утешения, достойных того, чтобы их произносить, а говорить банальности не хотелось.

Он посмотрел на крупную фотографию в рамке, поставленную на высокий комод. Странно, сейчас вот смотрит на фотографию. И узнает рядового Юденича. А без фотографии, при всей своей профессиональной памяти армейского разведчика, никак не может вспомнить лицо солдата. Наверное потому, что солдаты все бывают на одно лицо, и никого из них подполковник во время службы особо не выделял.

Анна Ярославна остановилась у окна. Наверное, и такая поза тоже что-то ей напоминала. Имя и отчество у нее хорошие. Как у знаменитой королевы Франции, дочери князя Ярослава Мудрого. Хотя сама она отнюдь не княжеская дочь, и даже возможность стать королевой, пусть и не республиканской Франции, ей не грозит...

– Я насчет кредита интересовалась... Только кредит отдавать же надо. Никто не даст...

Будто она надеялась, что ей дадут кредит без отдачи...

Пора было и уходить. Виктор Васильевич с трудом выносил атмосферу этой квартиры. Здесь пахло только лекарствами и болезнью. Он, отставной подполковник спецназа ГРУ, многое в жизни перенес и никогда не чувствовал такой физической усталости, как от посещения этой квартиры. Кроме того, запах лекарств сразу возвращал его не разумом, а эмоциями в отделение госпиталя, где он провалялся два с половиной месяца, после чего вынужден был уйти в отставку. Можно было бы и на пенсию по инвалидности отправиться. Однако инвалидом чувствовать себя не хотелось. Теперь он снова ощущал боль и болезнь, они висели в воздухе вокруг него. Это переносить было тяжело. И потому Евсеев встал.

– Деньги я могу вам оставить. Семьдесят тысяч долларов. Хотя держать дома такую сумму, честно говоря, опасно.

– Нет-нет. Пусть у вас будут... – Она словно испугалась новой возможной напасти и даже руки перед собой выставила, словно защищаясь.

– Ладно... Тогда я пойду. Извините уж, что не стремлюсь вас успокоить. Не умею я обманывать. Трудное лежит на нас с вами дело, но я попытаюсь его сделать. Хочу попросить одного богатого человека. Может быть, даже сегодня. Не в долг, а в качестве помощи. Может быть, у меня получится, но твердо я вам обещать не могу.