Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин

Эти слова много значили. Дело в том, что уже 3 ноября 1917 года Петроградский военно-революционный комитет (ВРК) отправил комиссару пограничной станции Торнео на финляндско-шведской границе — в условиях войны это был единственный безопасный путь из России в Европу — короткую телеграмму: «Граница временно закрыта. Без особого распоряжения ВРК никто пропущен быть не может».

Позже последовало разъяснение. Иностранным дипломатам дозволялся проезд в обе стороны. Уезжать из России имели право только обладатели специальных разрешений ВРК. А беспрепятственно возвращаться в Россию могли политэмигранты…

Троцкий, вполне расположившись к Лопухину, между делом рассказал ему, что портфель министра иностранных дел взял, подчиняясь партийном дисциплине, а по профессии он журналист и хотел бы работать в газетном деле.

Тем временем новые помощники наркома потребовали показать им расположение всех служебных помещений, сдать деньги, имеющиеся в министерстве, и представить сотрудника, отвечающего за сохранность архивов и шифров. Появился заведующий канцелярией граф Татищев, который организовал новому начальству экскурсию по министерству.

«Директор канцелярии Татищев, — писал Троцкий, — провел по всем комнатам, отчетливо показал, где какой ключ, как его вертеть и т. д. Тогда были опасения, не спрятаны ли какие-нибудь бумаги. Но это не подтвердилось. Когда мы спросили его, а где же секретные документы, он сказал, что наше представление о них страдает, так сказать, некоторым фетишизмом, что они обязательно должны быть написаны на пергаменте и т. д. Эти грабительские соглашения создавались просто путем шифрованной телеграфной передачи, и копии их лежали в довольно прозаичном виде, спрятанные в шкафах…»

Потом Залкинд отобрал у Татищева все четыре связки ключей и отпустил графа.

Троцкий выделил двух проверенных большевиков, которые умели печатать на печатных машинках, и прислал караул из Павловского полка. Вооруженную охрану поставили у входа в бронированные комнаты, где в пяти громадных несгораемых шкафах хранились картонные папки с копиями посольских депеш и договорами.

11 ноября 1917 года в «Известиях Петросовета» был опубликован приказ Троцкого: «Чиновники МИД, которые не приступят к работе до утра 13 ноября, будут уволены без права на пенсию».

Нарком исполнил свое обещание. 14 ноября в газете появился длинный список бывших сотрудников министерства, которые «за отказ от подчинения Совнаркому увольняются от должности без права на пенсию».

22 ноября Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) разослал циркулярную телеграмму всем дипломатическим представительствам России за границей с одним вопросом: согласны ли они служить новой власти? 26 ноября 28 глав российских миссий были уволены со службы «за неполучением ответа».

Троцкий исходил из того, что дипломатия — не ахти какая сложная наука, и если чиновники не хотят подчиняться новой власти, то наркомат обойдется и без них. В НКИД пришли работать рабочие с завода военных и морских приборов «Сименс и Шуккерт», солдаты. Шифровальщиков нашли в Главном морском штабе. Из мидовских сотрудников остались курьеры и прислуга, изъявившие желание служить новой власти. Потом к ним присоединились некоторые дипломаты, которые прекратили забастовку.

Александр Доливо-Добровольский, бывший директор правового департамента МИД, через газету «Наша жизнь» обратился к коллегам с призывом последовать его примеру: «Большевики захватили власть, свергнув коалиционное правительство. В первое же мгновение все отступили перед фактом захвата, перед призраком разорванных хартий свободы. Но нам было предоставлено время, много дней, чтобы заметить, что перед нами не кондотьеры с еще горячими ружьями после уличной схватки, но фактическая власть большой народной партии».

В те времена еще многое было позволено. Будущий знаменитый писатель Илья Григорьевич Эренбург печатал в московских газетах статьи, в которых писал о Ленине без тени почтения:

«Лет десять тому назад юнцом наивным и восторженным прямо из Бутырской тюрьмы попал я в Париж. Утром приехал, а вечером сидел уж на собрании в маленьком кафе Avenue d’Orleanes. Приземистый лысый человек за кружкой пива, с лукавыми глазами на красном лице, похожий на добродушного бюргера, держал речь. Сорок унылых эмигрантов, с печатью на лице нужды, безделья, скуки, слушали его, бережно потягивая гренадин. “Козни каприйцев”, легкомыслие впередовцев, тож отзовистов, соглашательство троцкистов, тож правдовцев, “уральские мандаты”, “цека, цека, ока” — вещал оратор, и вряд ли кто-либо, попавший на это собрание не из Бутырок, а просто из Москвы, понял бы сии речи…»

Очень скоро бывшие дипломаты увидели, что у них нет иного выбора, кроме как проситься назад на государственную службу. Никакой иной работы в Советской России не осталось, потому что частный бизнес был уничтожен. К тому же в 1918 году в Петрограде вспыхнула эпидемия холеры, и безработных заставляли копать могилы.

«Довольно покобенились и поголодали, — говорил коллегам бывший сотрудник второго департамента МИД Андрей Сабанин. — Пора приняться за дело. Но работать как следует можно только по специальности. Предложу услуги Наркоминделу».

И его взяли, как и многих других молодых дипломатов, которые быстро сделали в НКИД карьеру.

Троцкий придавал большое значение скорейшему опубликованию секретных документов из архива российского МИДа. Он хотел, чтобы все увидели, как вся Европа была вовлечена в кровавую мировую войну. Сохранилась его записка Залкинду, написанная 7 ноября, на бланке наркома:

«Посылаю Вам специальный караул, которому отданы строжайшие инструкции. Непременно достаньте еще одного или двух работающих на машинке, переводите и перепишите как можно большее количество интересующих нас документов и отложите все оригиналы отдельно, их придется хранить особо. Точно сверяйте копии, снимаемые переписчиками (точность дат, имен и пр.), скрепляйте подписями и печатью.

Оригиналы отберите с таким расчетом, чтобы их можно было спрятать в надежном месте (у чиновников могут быть дубликаты ключей).

Жму руку. Ваш Троцкий».

Найденные документы сразу публиковались. Это были: секретные договоры с Италией, Румынией, Францией; личная переписка императора Николая II; депеши послов Временному правительству. По указанию Ленина немедленно опубликовали перехваченное донесение румынского военного атташе, в котором говорилось, что враг революции — генерал Лавр Георгиевич Корнилов — намеревался сдать немцам Ригу.

Сам Троцкий ненавидел тайную дипломатию. После него еще восторжествует привычка по секрету договариваться об одном, а на публике провозглашать другое. Сталин считал дипломатию доведенным до совершенства искусством обмана: «Слова дипломата не должны иметь никакого отношения к действиям — иначе, что это за дипломатия? Слова — это одно, а дела — другое… Искренняя дипломатия невозможна…»

Троцкий обладал даром привлекать к себе людей, которые шли за ним, как за вождем. Помощником наркома назначили матроса-электротехника Балтийского флота Николая Григорьевича Маркина, талантливого самоучку и весьма храброго человека. Ему было 25 лет, он вырос в бедной семье, рано начал работать, пристрастился к чтению нелегальной литературы, был арестован за попытку поджечь магазин своего хозяина. В тюрьме сблизился с политическими заключенными. После Февральской революции принимал участие в выпуске вечерней газеты «Рабочий и солдат», работал в Петроградском Совете, делегатом от Балтийского флота вошел во ВЦИК. Маркин установил в наркомате большевистский порядок. Троцкий восхищался своим помощником: «Я был занят в Смольном общими задачами революции. Тогда Маркин стал на время негласным министром иностранных дел. Он сразу разобрался по-своему в механизме комиссариата, производил твердой рукой чистку родовитых и вороватых дипломатов, устраивал по-новому канцелярию, конфисковал в пользу беспризорных контрабанду, продолжавшую поступать в дипломатических вализах из-за границы, отбирал наиболее поучительные тайные документы и издавал их за своей ответственностью и со своими примечаниями отдельными брошюрами».