Демон Максвелла - Кен Кизи

Лодыжки напоминают ей о пройденном расстоянии. Оно достаточно велико для того, чтобы вечером снова разболелась спина. Она смотрит на свои ноги, и они кажутся ей какими-то мертвыми существами, выброшенными на берег приливом. Она заставляет себя поднять голову и снова смотрит на прачек, пока это не становится навязчивым, после чего разворачивается и пускается в обратный путь, размышляя: «Ну, к этому времени, насколько я его знаю, он или дозвонился, или вовсе раздумал это делать». С высоко поднятым подбородком она пересекает золотистую границу и не думает: «Все равно они меня видели. Они знают, что мы — нечисть, которой теперь дозволяется общаться с нормальными людьми, потому что им делают прививки, чтобы они не заразились».

— А если он еще занят, пойду схожу в другую гостиницу. — Имея в виду бар. — Посмотрю, какие там люди. — Имея в виду других американцев.

Автомобилисту приходится подниматься по крутому заросшему склону, чтобы отыскать человека, который, по словам Уолли Блюма, сможет снять коробку передач. Ему приходится взять с собой собаку. Пса, старого далматина, страдающего люмбаго, зовут Чиф. Оставить его одного в гостинице невозможно. Мексиканский воздух оказывает на его мочевой пузырь такое же влияние, как на глаз Автомобилиста. И тот, и другой начинают действовать бесконтрольно. В знакомом трейлере Чиф ведет себя так же ответственно, как дома, но стоит ему войти в гостиницу, как он начинает поднимать ногу через каждые три ступени. А ругань только усугубляет положение.

— Бедняга нервничает, — это после того, как Чиф описал два детских праздничных набора, купленных женой Автомобилиста для внуков.

— Не надо было его брать с собой, — это уже жена. — Надо было устроить его в собачью гостиницу.

— Я тебе говорил, что не оставлю его с чужими, — отвечает Автомобилист.

И вот Чифу приходится подниматься по склону.

План, нарисованный Уолли Блюмом, заставляет Автомобилиста и его любимца двигаться вверх по узким мощеным улочкам, на которых между выбоинами маневрируют грузовики... потом по извилистым мощеным переулкам, по которым можно проехать только на велосипеде... и наконец по еще более узким каньонам, настолько круто уходящим вверх, что по ним невозможно проехать ни на одном средстве передвижения.

По ним передвигаются лишь ослики, груженные песком и цементом, доставляя строительные материалы на стройки, кипящие по всему склону. На горах мусора спят рабочие, располагаясь головой вверх параллельно склону; если они попробуют лечь иначе, то попросту скатятся вниз.

Когда американец с собакой достигает места, указанного на схеме, в глазах у него уже плавают мухи, а из Чифа вместо мочи струится пыль. Автомобилист вытирает пот со лба и входит в прохладный дворик, затененный спаянными кое-как ржавыми капотами и крышками от багажников, прибитыми к пальмовым стволам.

Посередине четырехметровой площадки, покрытой дерном, возлежит огромная свинья, которую сосут столь же крупные поросята. Она поворачивает голову, чтобы взглянуть на посетителей, и хрюкает. Чиф рычит и занимает пространство между свиньей и своим заморгавшим хозяином.

За низенькой, увитой виноградом дверцей раздается какое-то шуршание. Хижина настолько мала, что с легкостью поместилась бы в трейлер американца, и еще место для свиньи осталось бы. Из хижины, обмахиваясь сухой маисовой лепешкой, появляется человек. Он в два раза меньше Автомобилиста и вдвое младше. Мгновение он щурится от яркого света, а потом прикрывает глаза лепешкой:

— Добрый день.

— Добрый день, — отвечает Автомобилист, промакивая лицо. — Жарко. Мучо жарко.

— Я немного могу по-английски, — говорит Эль меканико фантастико.

Автомобилист вспоминает, что где-то читал о том, откуда взялось это выражение.

— Слава тебе Господи, — произносит он и пускается в объяснения сути своей просьбы. Механик слушает его, не опуская лепешку. Свинья взирает на Чифа со сладострастной насмешкой. Через двор ковыляет ослик. Из хижины появляются маленькие дети — они прижимаются к отцовским ногам, пока тот внимает рассказу Автомобилиста о предательстве механиков.

Когда история начинает клониться к завершению, Эль меканико фантастико спрашивает:

— И что вы хотите от меня чтобы я сделал?

— Чтобы вы спустились к гаражу, в который его поставили, и вынули коробку передач, тогда я смогу отправить ее в Таксон. Понимаете?

— Си. Понимаю, — отвечает механик. — А почему вы не хотите, чтобы это сделали механики из большого гаража?

— Потому что они не станут ничего делать до понедельника.

— А вы так спешите, что не можете подождать до понедельника?

— Я уже позвонил в Таксон и сказал, что в понедельник они получат коробку. Я люблю все решать не отходя от кассы. Понимаете?

— Си. Понимаю, — говорит механик, снова принимаясь обмахиваться лепешкой. — Хоккей. Я спущусь завтра утром и выну коробку.

— А сегодня нельзя? Я бы хотел отправить ее с первым же поездом.

— Понимаю, — отвечает мексиканец. — Хоккей. Сейчас возьму инструменты и возьму напрокат ослика.

— Ослика?

— У Эрнеста Диаса. Чтобы спустить на нем инструменты. В большом гараже механики запирают свои инструменты в металлический ящик.

— Понятно, — говорит Автомобилист, прикидывая, во что ему обойдутся работа, инструменты и ослик.

Вдруг поднимается целое облако пыли, из которого доносится истошный визг и рычание. Это зашедший рыжий боров обнаружил, что Чиф строит глазки его даме сердца. Когда их растаскивают в разные стороны, у Чифа уже разодрано ухо, и к тому же он лишился двух клыков, застрявших в непробиваемой шкуре борова.

Но это еще не самое страшное. Обрушившийся на него вес оказался слишком большим, и у него отказывают задние ноги. Что-то, вероятно, сместилось. И его приходится везти вниз на спине второго ослика. От тряски все вновь становится на место, так что к вечеру он уже может ходить, однако навсегда лишается способности поднимать заднюю ногу.

К этому времени они живут здесь уже неделю. Они едут на юг во взятой напрокат «тойоте» с открытым верхом. Левая задняя фара полетела несколько миль назад. Запасной нет. Из пробитого шланга радиатора валит пар, так что дорога едва видна.

— Ты будешь и дальше так ехать? — наконец интересуется его жена.

— Я верну эту развалину сукиному сыну, который дал мне ее напрокат, и скажу, чтобы он запихал этот кусок дерьма себе в задницу!

— Тогда высади меня с собакой у Блюма, если ты собираешься... когда мы подъедем.

Она не договаривает — если ты собираешься устраивать сцены. Она и без того уже сыта накаленной атмосферой.