Лотерея - Вячеслав Кумин

— Алло?

— Катрин, это я — Эрик.

— Привет…

Катрин только после этого соизволила включить изображение, и Махов увидел ее крупным планом. По еще мокрым волосам и халату сразу стало ясно, что она только что из душа.

— Как дела? — спросил Махов. Хотя скорее ей следовало поинтересоваться делами Эрика.

— Нормально.

— Как смотришь на то, чтобы смотаться в «Парадиз»?

— Зачем? — с легкой ленцой спросила Катрин.

Этот вопрос сбил Махова с панталыку. Что можно делать в «Парадизе»? Естественно, веселиться! Ведь все знают, что это самый большой развлекательный комплекс в районе, занимающий целый квартал.

Еще ему не понравился этот пренебрежительный голос. Раньше она с ним так не разговаривала.

— Развлечемся, — все же ответил Эрик, подавляя в себе раздражение, готовое вот-вот вырваться наружу. — А потом ко мне…

Договорить Махов не успел, прервавшись на полуслове. Он услышал хлопок закрывшейся двери и увидел быстрый взгляд Катрин куда-то в сторону, видимо, она хотела что-то сказать, но не могла этого сделать при разговоре с Маховым.

— Что за дела? — подозрительно спросил Эрик. Катрин, как и он, жила одна, а если это кто-то из родных, то все выглядело бы несколько иначе. Не было бы этих испуганных глаз. — Что там у тебя слу…

Но, еще не договорив, Эрик понял, что правильнее будет не «что», а «кто».

Наверное, этот «кто» не отличался особыми умственными способностями и не смог разгадать смысл взгляда Катрин, а может быть, наоборот он сделал это специально. Но как бы там ни было, на экране терминала Эрика появилось чужое голое мужское тело, лишь на поясе висело полотенце.

— Та-ак, — протянул Эрик, не зная, как реагировать на подобное обстоятельство, и, не придумав ничего лучшего, спросил: — Кто это?

— А это имеет какое-то значение? — прозвучал в ответ наглый голос парня в комнате Катрин.

— Ты прав, — выдавил из себя Махов, — не имеет.

Конечно, за два года, что Эрик был знаком с Катрин, их чувства слегка охладели, но Махов не подозревал, чтобы до такой степени. Этого он никак не ожидал.

— Ты не могла мне сказать сразу? — спросил он. — Зачем было вот так… — Эрик лишь бессильно взмахнул руками.

Видимо, Катрин решила, что лучший способ обороны это нападение, а потому с каким-то вызовом в голосе сказала:

— А что ты хотел? Я девушка молодая, мне нужно думать о будущем. Мне двадцать три и уже пора замуж. Нужно крепкое мужское плечо с хоть какой-то гарантией в будущем. А с тобой… сам должен понимать…

«Ну да, холостые быстрее получают приз от „Лотереи“, чем состоящие в браке, да еще с детьми», — отстранение подумал Махов.

— Понятно. Списала уже… сука.

Махов с силой вдавил кнопку на пульте, выключая терминал.

— Сука, — повторил он, но уже тому парню, который во время их с Катрин разговора нагло улыбался, вторым полотенцем обтирая голову, пожалев только, что уже оборвал связь. — Уроды…

Махов пытался вспомнить, где он видел того парня, а в том, что он его где-то видел, Эрик не сомневался. Но как ни силился вспомнить, так и не смог. Да и нужно ли это?

До результата розыгрыша «Лотереи» оставалось еще три часа, и Махов не придумал ничего лучше как напиться в баре, потому что сердце внутри так и ходило ходуном, а принятые успокоительные все никак не желали действовать.

Предательство Катрин стало последним гвоздем в крышку гроба его силы воли, все еще сопротивлявшейся гнетущему состоянию.

Махов не особенно удивился, увидев за дальним столиком Буббу. Тот, не особенно часто употреблявший спиртное, отправлял содержимое бутылки в рот одну стопку за другой.

— Привет, Бубба. Ничего, если я присяду?

— А, Эрик, — поднял осоловевшие глаза Бубба и, тяжело кивнув головой, сказал: — Садись.

Махов подозвал официанта и заказал «Коркшрев». Спустя минуту тот принес пузатую бутылку водки с придурошной пробкой, одновременно игравшей роль ручки.

— Отличное пойло, — одобрил Бубба.

— Да, — согласился Эрик. — Я всегда его заказываю, когда хочу быстро и капитально напиться.

— Почему так, а? — вдруг спросил Бубба после стопки водки.

— Ты это о чем? — не понял Махов.

— Об этом дерьме под названием «Лотерея». Почему мы должны куда-то лететь, куда лететь мы совсем не хотим, в эти чертовые колонии, будь они прокляты…

— Ответ на твой вопрос чудовищно прост, до безобразия.

— Да-а?

— Угу, — кивнул Эрик, опрокинув очередную стопку.

— И какой?

— Если таких, как мы с тобой, не будут отправлять в дальние дали, в эти самые колонии, то мы на Земле передохнем, как мамонты.

— Это почему же?

Махов вздохнул. Ему приходилось объяснять Буббе прописные истины. Но он был в принципе не против.

— Потому. Потому что не отправляя по пятнадцать-двадцать миллионов человек в год в колонии, перенаселенная Земля, на которой теснится более десяти миллиардов человек, просто загнется от голода. Оранжереи, все эти биоцентры уже сейчас не справляются с таким количеством ртов. Вот и пришла какому-то мудаку идея отсылать такую ничего не делающую и живущую на одни пособия шелупонь, как мы, подальше. А правительство, которое, такое впечатление, состоит только из одних мудаков, быстренько приняло соответствующий закон, впоследствии получивший название — «Лотерея».

— Это жестоко…

— Тут я с тобой полностью согласен, друг.

— Это жестоко, — продолжил Бубба. — Вот так вот сидеть изо дня в день на заднице и трястись над судьбой собственной шкуры. Эти сволочи, принявшие закон, об этом наверняка даже и не подозревают. Сидят где-нибудь в горах выше вечных облаков и греются на солнышке. Ненавижу.

Бутылка «Коркшрева» под подобные разговоры вскоре была благополучно выпита, но вот странное дело, Махов против обыкновения не чувствовал себя пьяным.

«Проклятье, даже вот такая ядреная водка не помогает, — злобно подумал он. — Только деньги на ветер выбросил».

Эрик, перед тем как заказать следующую бутылку, посмотрел на часы. Время, судя по часам, пролетело сверхбыстро. Цифры показывали половину восьмого вечера, а значит, результаты «Лотереи» вот уже как полтора часа тому назад объявлены.

— Ладно, Бубба, пойду я, — сказал Махов мирно посапывающему в тарелке с салатом приятелю. — Желаю удачи…

На улице алкоголь все же дал о себе знать. Ноги сделались ватными, но Эрик схватился руками за стену и, немного постояв, приходя в себя, отправился домой. Ощущение у него было наипаршивейшее.