Таинственный пасьянс - Юстейн Гордер

Чуть ниже избёнки мы напились воды из трубы, проведённой сюда из ручейка. Папашка назвал это колонкой.

Когда мы спустились в Дорф, день был уже на исходе.

— Сейчас неплохо бы пообедать, — сказал папашка.

Большой ресторан был открыт, и нам не пришлось заползать в крохотный обеденный зал. За столиками с кружками пива сидели жители Дорфа.

Нам подали сосиски со швейцарской кислой капустой. А на сладкое был яблочный пирог с альпийским кремом.

После обеда папашка сидел и потягивал альпийский самогон, как он выразился. Мне стало до того скучно смотреть на эту картину, что я прихватил бутылку малиновой шипучки и поднялся в нашу комнату. Там я ещё раз прочитал норвежские журналы об утёнке Дональде, которые читал уже десять или двадцать раз, а потом начал раскладывать пасьянс. Я дважды разложил его, но оба раза у меня ничего не получилось уже с самого начала. Тогда я спустился к папашке в ресторан.

Я хотел увести его наверх до того, как он напьётся и начнёт рассказывать свои морские истории. Но, очевидно, альпийский самогон ему ещё не надоел. Кроме того, он завёл беседу на немецком с несколькими жителями Дорфа.

— Можешь пройтись и оглядеть селение, — сказал он мне.

Его отказ пойти со мной я счёл малодушием. Но сегодня… сегодня я рад, что послушался его. Думаю, я родился на свет под более счастливой звездой, чем он.

"Оглядеть селение" заняло у меня ровно пять минут. Такое оно было маленькое. В основном оно состояло из одной улицы, которая называлась Вальдемарштрассе. Видно, с фантазией у местных жителей было туго.

Я злился на папашку, который остался со своими новыми знакомыми пить альпийский самогон. "Альпийский самогон!" Как будто это звучало лучше, чем спирт! Однажды папашка сказал, что здоровье не позволяет ему бросить пить. Я повторял эту фразу про себя много раз, прежде чем понял её. Обычно люди говорят как раз противоположное, но, очевидно, мой папашка представлял собой редкое исключение. Не зря же его отцом был немецкий солдат!

Все лавки были уже закрыты, лишь к бакалейной подъехал красный грузовик с товаром. Швейцарская девочка бросала мяч в кирпичную стену, старик под развесистым деревом курил трубку. И всё! И хотя здесь было много красивых, будто сказочных, домиков, это маленькое альпийское селение показалось мне на удивление скучным. Я не понимал, для чего мне здесь может понадобиться лупа.

Единственное, что не позволяло мне упасть духом, это сознание того, что завтра утром мы поедем дальше. К завтрашнему вечеру или немного позже мы будем уже в Италии. Оттуда через Югославию мы направимся в Грецию. И вполне вероятно, что в Греции найдём маму. От этой мысли у меня защекотало в животе.

Я перешёл улицу и подошёл к маленькой пекарне. Витрину пекарни я ещё не видел. Рядом с блюдом, на котором красовались залежавшиеся пирожные, стояла круглая чаша с единственной золотой рыбкой. В верхней части чаши был выломан кусок стекла примерно такой же величины, как лупа, которую мне подарил таинственный карлик на бензоколонке. Я достал футляр с лупой из кармана, вынул из него лупу и рассмотрел её. Она была чуть-чуть меньше выломанного из чаши куска.

Маленькая золотая рыбка плавала в чаше круг за кругом. Очевидно, она питалась крошками от пирожных. Я подумал, что какая-нибудь косуля хотела съесть золотую рыбку, но вместо неё откусила кусок чаши.

Неожиданно на небольшую витрину упало вечернее солнце и осветило чашу. И тут я увидел, что рыбка не только золотая. Она была также красная, жёлтая и зелёная. Теперь и вода в чаше стала того же цвета, что и рыбка. Ну просто палитра художника! Чем дольше я смотрел на рыбку, на воду и на чашу с водой, тем больше забывал, где нахожусь. На мгновение мне даже показалось, что я и есть эта рыбка, которая плавает в чаше, а сама рыбка стоит на улице и смотрит на меня.

Пока я разглядывал рыбку, я обнаружил и старого седого человека, стоявшего в пекарне за прилавком. Увидев меня, он сделал знак, чтобы я зашёл.

Мне показалось немного странным, что эта пекарня открыта так поздно. Сперва я глянул назад, на "Красавчика Вальдемара", чтобы убедиться, что папашка всё ещё пьёт альпийский самогон, и, не увидев его, вошёл в пекарню.

— Grüss’ Gott! — торжественно изрёк я — единственное, что я мог сказать на швейцарско-немецком языке, и это означало "Храни вас Бог" или что-то в этом роде.

Я сразу увидел, что пекарь — добрый человек.

— Норвежец! — сказал я и ткнул себя в грудь, чтобы он понял, что я его языка не знаю.

Старик перегнулся через широкий мраморный прилавок и заглянул мне в глаза.

— Wirklith?[3]— спросил он. — Я тоже жил в Норвегии. Только очень давно. И уже почти не помню норвежского.

Он повернулся и открыл старый холодильник. Достал оттуда бутылку лимонада, открыл её и поставил на прилавок.

— Und[4]ты любишь лимонад, — сказал он. — Nicht wahr? Угощайся, пожалуйста мой юный друг. Эго sehr gut[5]лимонад.

Я взял бутылку и сделал несколько глотков. Лимонад был лучше того, что я пил в "Красавчике Вальдемаре". По-моему это был грушевый лимонад.

Старик наклонился над мраморным прилавком и шёпотом спросил:

— Нравится?

— Очень, — ответил я.

— Jawohl[6], — снова прошептал он. — Это sehr gut лимонад. У нас в Дорфе есть и другой лимонад. Ещё besser[7]. Но тот лимонад не продают. Ты verstehst[8]?

Я кивнул. Его шёпот немного напугал меня. Я посмотрел ему в глаза, но не увидел в них ничего, кроме доброты.

— Я живу в Арендале, — сказал я. — Мы с отцом едем в Грецию, чтобы найти мою маму. К сожалению она затерялась там в мире моды.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ты sagst[9], Арендал, дружок? И затерялась? К сожалению, многие из нас затериваются в том или другом городе. Я тоже жил в der grimme Stadt. Но там обо мне, наверно, давно забыли.

Я взглянул на него. Неужели он и в самом деле жил в Гримстэде? Гримстад был совсем рядом с Арендалом. Мы с папашкой летом часто наведывались туда на лодке.

— Это… это совсем рядом с Арендалом — заикаясь проговорил я.

— Да-да. И я знал, что junger knekt[10]в одни прекрасный день приедет ко мне в Дорф. Чтобы забрать сокровище. Теперь, дружок, оно принадлежит не только мне.