На прощанье я скажу - Джонатан Троппер

Наглядный пример: справившись со слезами, она поднимает глаза на Сильвера, этого человека, к которому она против всякого здравого смысла пришла в минуту нужды. И Сильвер теребит свои длинные волосы, задумчиво потирает щеку, а потом произносит: — Может, хочешь мороженого?

Если недостаточно того, что она была отличницей и оказалась единственной девочкой в классе, поступившей в университет из «Лиги плюща»,[1]то вот еще кое-что: всего три недели назад Кейси была девственницей. У нее даже не было молодого человека.

Имелся один в начале года, по имени Джейк Пруденс, но он порвал с ней в марте по излишне сложному комплексу причин, которые вкратце сводились к одному — она не хотела заниматься с ним сексом. Они были вместе голые в его джипе и в его постели, когда уезжали родители, и он засовывал в нее пальцы, хотя она и намекала, что ей приятнее, когда поверху, а не внутрь. Потом он ложился у нее между ног, долго терся, и когда она начинала испытывать какое-то возбуждение, он издавал стон, и она ощущала липкую мокроту, разливавшуюся по животу. На этом все и заканчивалось.

— Ты кончила? — спрашивал он.

— Нет, — отвечала она, вытирая живот салфеткой, и запах его спермы напоминал ей о закрытых бассейнах, в которых она последние несколько лет проводила большую часть свободного времени, на тренировках по плаванию.

Обиженный взгляд Джейка говорил, как бы ему хотелось, чтобы она была настоящим человеком и хоть изредка имитировала оргазм. «Все бы получилось, если бы я вошел в тебя», — заявлял он.

Но она подозревала, что это доставило бы ей еще меньше удовольствия. В любом случае ей не хотелось терять девственность только ради того, чтобы это проверить.

Именно в эти вроде как интимные моменты Кейси обнаружила, что он ей нравится все меньше. Джейк был забавный и честный, была в нем какая-то милая мягкость. Но стоило им перейти к петтингу, все их отношения свелись к кампании за дефлорацию, а она оказалась в роли упрямой недотроги, что было исключительно несправедливо, учитывая, что он пускался в разглагольствования на эту тему, когда она держала в руке его пульсирующий член.

В какой-то момент это превратилось в неозвученный ультиматум, и Кейси вышла из игры. Спустя две недели Джейк уже встречался с Люси Грейсон, в прошлом — моделью J. C. Penney,[2]которая спала со столькими мальчиками из их класса, что стала уже чуть не символом обряда инициации.

Но каким-то образом, при том что решение на тему Джейка так и не было принято, Кейси все же умудрилась стать единственной в истории школы Вашингтона Ирвинга отличницей, которая делала доклад через двадцать минут после того, как пописала на палочку в женской раздевалке. На второй странице доклада до нее дошло, что она до сих пор сжимает в руке тест на беременность. И всякий раз, как она поглядывала в текст, они были там — две розовые полоски, окрашивавшие все, что она произносила, тайной иронией. «И когда мы выходим в большой мир, единственная определенность — это полная неопределенность… в конечном итоге мы превратимся в сумму наших решений и ошибок… мы уже видим, как эта столь ценная для нас жизнь угасает, и вновь пробудится лишь в воспоминаниях, которыми мы будем делиться с нашими детьми… бла-бла-бла… друзей завели, уроки выучили, опытом поделились…» и так далее, до тошноты.

И все это время палочка, знак неотвратимого, зажатая в потной руке, постукивала по пюпитру, покуда она переворачивала страницы, и нечто внутри нее, смесь похоти, апатии и биологии, даже сейчас продолжало, наверное, делиться и множиться в ее чреве как в последний раз. Она представляла, как обрывает заготовленную речь, поднимает руку с тестом и выдает какое-нибудь проникновенное признание, которое завоюет ей уважение и сочувствие всех присутствующих. Это вам-то страшно?

А это дерьмо вы видели? Она закончит, и Джастин Росс поднимется на сцену с гитарой и споет «Скатертью дорога», и все в зале прольют слезу, а сама она станет чем-то вроде местной легенды.

Когда она договорила, аудитория разразилась стандартными механическими аплодисментами, и она увидела улыбающихся ей мать и Рича. А в самом конце зала, вопреки всему — Сильвера, в джинсах и черной рубашке, который стоял, привалившись к стене, и хлопал. Так что, когда у нее навернулись слезы, пока она пробиралась к своему месту, Кейси не до конца понимала, отчего именно плачет. Есть из чего выбрать, верно?

— Как мама восприняла это?

— С ней все нормально.

— Серьезно?

— Вообще-то я ей еще не сказала.

— А! Умно…

— Я только тебе сказала.

— Окей.

— И что ты испытываешь?

— Говоришь, как мой психотерапевт.

— Ты все еще ходишь к психотерапевту?

— Не-а. Сто лет назад бросил.

— Умственное здоровье не всем по плечу.

— Как и контрацепция.

— Отличный пас, Сильвер.

— Ты что-то решила?

— Я решила, что я идиотка.

— Какой у тебя срок?

— Небольшой. Откуда надо считать?

— Не знаю. С зачатия, видимо.

— Значит, три недели, что-то около того.

— Окей. Тогда еще есть немного времени.

— И что мне, по-твоему, делать?

— Думаю, надо делать аборт.

— Ух ты, пап. Ты недолго думал, да?

— Ты спросила, что я думаю…

— Я имею в виду, давай, не таи, говори, что думаешь, пап.

— Я так и сделал.

— То есть никаких мыслей на тему новой жизни, которая растет во мне?

— Ты это так видишь? В смысле, именно жизнь?

— Да… Нет… Иногда. Не знаю… А ты как видишь?

— Как вижу я, значения не имеет. Ты должна делать то, что тебе самой кажется правильным.

— Мне кажется правильным не быть беременной.

— Не плачь, милая.

— Не говори мне: не плачь. Ненавижу это.

— Прости.

— Не, ну правда, господи, пап! Это ж идеальный повод, чтобы поплакать. Я, черт подери, беременна.

— Ты права. Прости.

— Спасибо. Можешь сказать одну вещь?

— Конечно.

— Тебе жаль, что я не девственница?

— Мне жаль, что тебе уже не семь лет. Мне жаль, что я только моргнул, а ты уже женщина, и я пропустил столько всего, чего не вернуть. Мне жаль, что я был никчемным отцом. Ты заслуживала куда лучшего. А что до твоей девственности… Пожалуй, для меня как-то само собой подразумевалось, что ты уже занимаешься этим. Так что — нет, мне не жаль.