Рыцарь для дамы с ребенком - Елена Чалова

Вообще, этот роман развивался неторопливо и патриархально — должно быть, сказывалась местная атмосфера. Будь они в Москве, на Марковой, так сказать, территории, он, скорее всего, давно затащил бы Мариночку в постель. Но тут такой возможности не было. Дома непрерывно находился кто-нибудь из родственников, а гостиница была полна знакомыми, которые провожали их любопытными взглядами. Поэтому они только целовались по углам, словно подростки. Губы у нее были мягкие, теплые, податливые. Она прижималась к мужчине жарким телом, и Марк чувствовал, что еще немного — и он сойдет с ума от нереализованного желания. Честно, хотел сказать — неутоленного, но как-то это… Не соответствует прагматичному подходу нашего века. Это раньше желания утоляли. А теперь мы их реализовываем. А если не реализовываем с непосредственным объектом, то потом… Ну, сами знаете, взрослые небось.

Теперь, по мере возможности остудив голову и занявшись анализом собственных глупостей, Марк решил, что сгорел именно из-за Мариночкиной простоты и первозданности. Она вся была дитя… чего? Не то чтобы природы… И не то чтобы народа… Некоей среды… О, вспомнил! Она мещаночка. Точно: не слишком умная, без маникюра и косметики, достаточно хитрая, чтобы угадывать желания и разжигать интерес в мужчине. Это был такой разительный контраст с его предыдущей пассией Лилей. Вот уж кого можно назвать конечным продуктом урбанистической цивилизации. Девушка передвигалась только на машине, ела исключительно экзотические продукты или полуфабрикаты из упаковок. Готовила в микроволновке. Какого цвета были волосы Лили первоначально, никто из общих знакомых не знал, — на момент романа со стоматологом в ее шевелюре преобладали розовые тона. Настоящая жизнь начиналась тогда, когда закрывались двери офисов и открывались совсем другие. Нет, тихие вечера — это было возможно, но только если Лиля заболевала. Все остальное время она порхала из одного развлекательного заведения в другое. И совершенно все равно — было ли это шоу с мужским стриптизом или с женским. Закрытый чопорный клуб или «Стар-Гэлекси»[1]— только там, среди шума и суеты, девушка чувствовала себя счастливой, словно дорогая электронная игрушка, подключенная к сети и питающая свою жизненную энергию шумом, блеском, светом многочисленных лампочек.

Нет, сначала Марку тоже показалось забавным осваивать новые места и какие-то странные понятия типа чил-аут[2]и драйв, переходить от смокинга к рваным джинсам и обтягивающей майке. Сегодня торчим в подвале, где на полу валяются шприцы и упаковки от «колес», и слушаем диджея с каким-то безумно-бессмысленным именем, чтобы завтра идти на выступление шотландского фольклорного ансамбля, а послезавтра надо успеть на презентацию помпезного бутика, открытого родной российской знаменитостью. Там преобладают всякие странные личности типа очень одинаковых и, как правило, скудно одетых девушек и мужчин, которые уже научились при людях не складывать пальцы веером, но сохранили тяжелое выражение лица и «конкретное» отношение к окружающим. Мелькали лица, клубы, меню, рейв сменялся хип-хопом, и Марк стал уставать. На его вопли: зачем? — Лиля пожимала плечами — все идут. Он пытался объяснить девушке, что развлечения надо дозировать, но потом понял, что для Лили это не способ проведения досуга, а образ жизни. И сошел с дистанции. Душа взалкала покоя. Надо полагать, это и занесло молодого человека в провинцию.

Однако, как ни был мил городок Ярославль, его удаленность и вечное — кладбищенское — спокойствие начинало действовать на нервы. Неопрятность и хамство — прелестные реликты советских времен, более или менее залакированные в Москве, — здесь сохранились в своем первозданном виде. Кроме того, комфорт разлагает. К хорошему быстро привыкаешь. У Марка имелась удобная квартира с нормальной кроватью, и после ночи, проведенной на гостиничном шишковатом матрасе, он просыпался в крайне дурном расположении духа. Дальше все становилось еще хуже — стоило зажечь свет в ванной, как тараканы прыскали в стороны. Горничная, воодушевленная приличными чаевыми, убирала номер на совесть. Но унитаз, который подлежал списанию еще при Горбачеве, если не раньше, она заменить не могла, и он периодически тек. Уж про еду не стоит и говорить. В ресторане при гостинице готовили сносно, но многое зависит от качества продуктов, а оно по большей части было так себе. Короче, щенячьего энтузиазма хватило на две недели — прошу заметить, взятых за свой счет. Потом даже любвеобильный стоматолог начал уставать.

И, словно почувствовав перемену в его настроении, Марина вдруг засобиралась в Москву. Оказалось, что там есть подруга, которая очень скучает, а еще масса вещей, которых тут, «в нашем захолустье», не купишь. И вообще, «знаете, Марк (она говорила ему «вы» до самого разрыва — он так и не смог понять, то ли это была своеобразная провинциальная куртуазность, то ли так она сохраняла дистанцию для самой себя), Москва — это не просто город. Да-да, не смейтесь. Это центр. Там столько всего, столько…» Все, он сгорел. Голубые глаза были широко распахнуты, кулачки прижаты к груди (молодой человек на тот момент уже готов был отдать все, что угодно, чтобы прижаться вместо кулачков). Итак, он предложил захватить ее с собой в Москву, проследить, чтобы она сняла номер в приличной гостинице, а потом и подыскать недорогое, но приличное жилье. Все это Марк уже лепетал Мариночкиной маме, пока девушка шустренько собирала сумку. Мама — полная женщина с невыразительным лицом — доверчиво кивала.

Конечно, он привез девушку к себе — надо ведь позвонить в гостиницы и узнать, где есть номера. Да и вообще, поздно уже… Короче, она так и осталась жить в его квартире. Да, вы будете смеяться, но Марк испытал и разочарование, и облегчение одновременно. Почему-то он ожидал, что она окажется девушкой. Ничего подобного. В ответ на деликатный вопрос Марина рассказала не слишком внятную, но, несомненно, трогательную историю о мальчике, с которым они дружили со школы, а потом он ушел в армию, и она не смогла отказать… Короче, Марк решил, что она все это придумала. Но тогда это было не важно. Он получил то, что хотел, и был вполне доволен, обучая неискушенную Мариночку тонкостям и премудростям постельных игр. Марк устроил ее на работу — девушкой на телефоне к своему приятелю, у которого есть свой стоматологический кабинет. Вечером они обычно куда-нибудь ходили: в гости, хотя она не очень любила компании, в кино, правда, она предпочитала видео, в театр, но там ей было скучно.

И Марк вдруг почувствовал, что ему тоже становится скучно. Он словно привез с собой ярославскую тишину. Как только он входил в квартиру, сразу оказывался там, где ничего не происходит. Жизнь была снаружи. Дома тихонько бубнил телевизор. Мариночка сидела в уголке дивана поджав ноги, широко открытыми глазами глядя на экран. Она смотрела все подряд, ни к чему не проникаясь интересом. Нет, она не была ни лентяйкой, ни грязнулей — убирала квартиру и готовила еду очень исправно. Но обед — все же недостаточное основание для семейной жизни. Думаю, Мариночка заметила некую перемену в отношении к ней, то, что мужчина стал тяготиться ее обществом. Потому что вдруг объявила, что беременна. И сразу же, что первый аборт — это безумие, так как «потом уже не родишь никогда». Конечно, в первом аборте ничего хорошего нет, хотя при наличии знающего врача все не так страшно. Но нет так нет. Кажется, Марк даже обрадовался. И стал говорить, чтобы она не расстраивалась, что мы поженимся, и как все будет здорово. Но Марина молчала. Недели две. А потом сказала, что замуж не хочет, а хочет, чтобы он купил ей квартиру. Честно, Марк не понял. Любая нормальная беременная девушка, с его точки зрения, должна хотеть замуж. Но она только отмалчивалась на все глупые вопросы: почему? Как так? Вы себе представьте: мужик мечется по квартире, выжимая сок из яблок и морковки, и пытается добиться ответа: почему? «Почему ты не хочешь за меня замуж? Ты меня не любишь?» В ответ молчание и бескрайний, бесконечный, как российские просторы, взгляд голубых глаз. Он садился рядом, брал ее руки в свои и, заглядывая в голубые омуты, вопрошал: