Печальная история братьев Гроссбарт - Джесс Буллингтон

Гельмут был до смерти напуган, да еще вспомнил, какое разорение братья учинили в доме Генриха утром. Так что крестьянин ослабил хватку на топоре. Рядом застонал Ганс, и Гельмут снова крепко сжал в ладонях оружие, потому что понял: нельзя доверять Гроссбартам. Позади братьев мелькнула тень, и Гельмут невольно ухмыльнулся.

Гегель нутром почувствовал опасность и развернулся – как рак, когда вернувшийся Гунтер ударил его наотмашь мечом. Удар, который должен был стать смертельным, рассек Гегелю губу и щеку, и Гроссбарт в ярости взмахнул ломом. Он попал Гунтеру в сломанную руку, тот завыл и повалился на колени.

Манфрид и Гельмут смотрели друг на друга, не отводя взгляда, и атаковали одновременно. Гельмут ударил сверху вниз, а Манфрид наискось, но топоры столкнулись, а не впились в мясо. Боль прокатилась по рукам Гельмута до локтей, но крепкий крестьянин удержал оружие, а топор Манфрида покатился по камням. Сам Гроссбарт упал на одно колено от силы удара.

Гельмут снова взмахнул оружием, но Манфрид прыгнул и ударил плечом в грудь противнику, прежде чем рубящая кромка успела опуститься. Они кубарем покатились вниз по тропе, невольно зажав между собой топорище. Когда оба остановились, крестьянин пересилил Манфрида и прижал деревянную рукоять к его шее. Тот попытался вслепую вытащить из-за пояса нож, но Гельмут прижал коленом локоть Гроссбарта к земле. Лезвие топора впилось Манфриду в горло, вырывая клочья бороды. Глаза негодяя полезли из орбит, а трахея едва не схлопнулась.

Манфрид хрипел под топором, в глазах у него потемнело. Гроссбарт ощупал дорогу свободной рукой и выдрал из земли приличный булыжник, которым ударил Гельмута в ухо с неожиданной силой пойманной в силок куницы. Гельмут моргнул, камень вновь врезался ему в голову, затем крестьянин повалился вперед.

Высвободив другую руку, Манфрид просунул ее под топорище, так что воздух снова попал в его тело. Гроссбарт продолжал лупить Гельмута по голове, пока не пробил череп; на него потекла кровь и теплая жижа. Наконец Манфрид перевернул Гельмута и неуклюже поднялся на ноги, но тут же сел на еще не остывший труп.

Гегель прикончил Гунтера одним точным ударом в висок, так что мозги брызнули наружу. Он бросился было на помощь брату, но Ганс еще не сдался и ухватил Гроссбарта за окровавленную лодыжку, когда тот пробегал мимо. Гегель быстро восстановил равновесие и до смерти забил крестьянина ногами, целясь преимущественно в древко стрелы, торчавшей у того между ног.

– Сбежал, – прохрипел позади него Манфрид, и это слово привело Гегеля в чувство.

– Чего? – хмыкнул Гегель.

– Третий. Хер. Сбежал, – проскрежетал Манфрид, которому было трудно выдавить между вдохами больше одного слова, и указал рукой вниз на тропу. – Коней. Свел. Гад.

Прищурившись, Гегель сумел разглядеть в сумраке поворот дороги, где присяжные привязали своих лошадей. Решив, что Гроссбарты – демоны во плоти, – и убоявшись опасности для своей души, равно как и тела, Эгон сохранил довольно здравого смысла, чтобы отвязать и других коней, а затем пустить их бежать вниз по дороге. Оглянувшись на Манфрида, Гегель увидел широкую лиловую полосу, которая начала набухать на шее брата.

– Только это они тебе и подарили? Ожерелье за все страдания? – Гегель вытянул окровавленную ногу. – Мне половину рожи располосовали, псина меня ела, а дорога расцеловала, пока ты сидел себе за углом.

– Ась? Чегось? – Манфрид приставил ладонь к изуродованному уху. – Ничего. Не. Слышу.

Оба искренне расхохотались, отчего рана на щеке Гегеля снова начала кровоточить. Покалеченная лошадь Курта уныло смотрела на них, пока Гегель не покончил с ней ударом лома. Затем Манфрид пустил в ход топор и добыл столько мяса, что хватило бы на дюжину и менее крепких мужчин. Братья проявили не свойственную им щедрость, решив позволить волкам и воронам присвоить остальные трупы, и нетвердой походкой направились к перевалу. Ночь опустилась на них, как тень гигантского грифа.

Развести костер в темноте на продуваемом всеми ветрами горном перевале – задача не из легких, однако Гроссбартам она оказалась вполне по плечу. Пока Манфрид на чем свет стоит клял растопку, Гегель собирал дрова, а когда захотел помочиться, направил струю в котелок. Он помазал собственной мочой изодранную щеку и губу, вздрагивая от боли и добавляя свою порцию проклятий в адрес упрямого костра. В конце концов огонь занялся́. В его свете Гегель нарезал полос из самого паршивого одеяла и передал котелок брату.

Манфрид припомнил, что один цирюльник говорил, мол, конская моча куда полезнее человеческой, и больше часа терпеливо ждал, а когда услышал характерный звук, бросился ловить драгоценную струю. Братья лишь в общих чертах знали о гуморах – крови, флегме, черной и желтой желчи, – которые якобы циркулируют в человеческом теле и ответственны за его здоровье, поэтому больше полагались на простое знахарство. На углях медленно пропекалась конина, и Манфрид поставил котелок рядом, чтобы разогреть жидкость. Гегель увидел, что затеял брат, и презрительно хмыкнул.

– Гамлина вспомнил? – поинтересовался он.

– Вспомнил, какая у тебя моча вонючая, – парировал Манфрид, промокая тряпочкой, вымоченной в горячей жидкости, свое продырявленное ухо.

– Нельзя пользоваться тем, что из зверя изошло, – провозгласил Гегель и откусил кусок конины.

– Ага, если не считать мяса, которое ты жуешь, да шкуры, в которую нарядился, – фыркнул Манфрид.

– Это совсем другое дело. Зверь помереть должен, чтоб его съели или на одежду пустили.

– А перья как же? – помолчав, спросил Манфрид.

– Перья?

– Перья.

– Это ты к чему? – нахмурился Гегель.

– Перья идут на стрелы, заколки и все такое прочее. И птицу необязательно убивать, чтоб их забрать.

– Ну, они-то не считаются! – грубо расхохотался Гегель. – Птицы не звери!

– Ну… они, конечно, чуток другие, да.

– Само собой. Ты сколько птиц видел, чтоб они ползали, как звери? Совсем другие. И рыбы тоже. Я без вопросов в рыбью кожу завернусь, если ее порезать.

Манфрид кивнул. Аргументы брата его не убедили, но дальше разговор мог зайти в тупик. Братья были согласны почти по всем вопросам, но даже после стольких лет совместных странствий Манфрид не мог в полной мере оценить степень недоверия, которое Гегель испытывал по отношению ко всем четвероногим тварям. Брат, конечно, не отказывался на них ездить или есть их мясо, наоборот, получал от этого явное удовольствие, которое, как верно отмечал Манфрид, попахивало садизмом. Обрабатывая ухо конской мочой, Манфрид и на опухшую шею плеснул, чтоб не пропадало лекарство.

Если не считать ран, Гегель чувствовал себя превосходно. Пережевывая ужин, он вытащил из-под рубахи образок убитой Герти и поднес его к свету. Опознать Святую Деву в грубом резном изображении смогли бы только глаза истинно верующего. Он потер округлые груди Девы большим пальцем и задумался о том, что это значит – быть милосердным.