Бомба для империи - Евгений Сухов

Стоп!

Актер… Конечно, он тоже махинатор, и тоже в их шайке, но, возможно, актер-то он взаправдашний…

Густав старался говорить теперь спокойно:

– Ты говорил об отставном актере…

– Каком актере? – непонимающе сморгнул человек в полосатом дорожном костюме.

– Который проживал в том заброшенном доме, где вы с Вольдемаром настигли Ленчика и Африканыча, – терпеливо и уравновешенным тоном напомнил Густав.

– А-а! Да, там был старик-актер. Бывший. Наверное, жил там, – спохватился курьер.

– Расскажи о нем поподробнее.

Человек в полосатом дорожном костюме напряг память. То есть старательно сморщил лоб в складки, сделав при этом пресерьезное лицо. Сейчас он вспомнит про старика-актера, Густав успокоится и отпустит его. Конечно, ему больше не поручат ездить за деньгами для «Центра», но ему этого и не надо: слишком хлопотная работенка! Уж лучше прислуживать, чем подвергать свою жизнь опасности. И вообще, надо бы уходить от этих рисковых людей. Ведь он пришел в организацию за романтикой, ну и деньгами, конечно, – а вместо этого его постоянно подвергают какому-то необоснованному риску: того и гляди, жандармы пристрелят в каком-нибудь глухом переулке или пьяный громила пырнет ножиком в темной подворотне.

– Ну, это спившийся старик, – наконец принялся отвечать курьер. – Он сам назвал свою фамилию – Свешников. А, еще он говорил, что бывший актер Городского драматического театра. Рассказывал, что когда-то был в местном театре лучшим из труппы…

– Когда? – перебил Густав.

– Что? – не понял курьер.

– Я спросил: когда он служил в театре и был лучшим в труппе? – повторил свой вопрос Густав.

– Не знаю, – человек в полосатом дорожном костюме для убедительности пожал плечами.

«А что ты вообще можешь знать, тупая скотина?» – вяло улыбнулся Густав. Все. На этого ничтожного человека не стоит тратить эмоции и время. Он перестал для него существовать, как только провалил задание «Центра». Еще пара вопросов – и пусть катится на все четыре стороны. Но не очень далеко. Чтобы долго не искать…

– Что еще тебе известно про этого Свешникова? Ну! Вспоминай! – подстегнул курьера Густав.

– Он еще говорил, что играл с актером Писаревым и Полиной Стрепетовой. Это тоже актриса, весьма известная.

– Знаю, – сказал как отрезал Густав. – Это все?

– Все, – виновато ответил курьер.

– Не густо, но уже кое-что, – холодно подвел итог разговору с курьером Густав. – У тебя есть еще что-нибудь сказать?

– Н-нет, – нерешительно ответил курьер. – Да, – поправился он. – А что будет со мной?

– С тобой? – Густав как-то удивленно посмотрел на него. – Ты больше никогда не будешь исполнять обязанности курьера…

– Понял, – с готовностью отозвался тот.

– Никогда больше не получишь никакого ответственного поручения ни от «Центра», ни от меня…

– Понял.

– И совершенно забудешь все, чем здесь занимался.

– Понял, – повторил курьер и облегченно вздохнул: кажись, пронесло…

– Теперь ступай.

Человек в полосатом дорожном костюме помялся.

– Я бы хотел принести вам свои личные извинения по поводу… по поводу случившегося, – робко произнес он. – И заверить вас, что больше никогда… никогда подобного не повторится…

– Разумеется. Ступай, – слегка повысил голос Густав.

Курьер надоел ему, как говорят у русских, хуже пареной репы. Хотя что такое «пареная репа», Густав не ведал. Зато знал, что никакой оплошности курьер и в самом деле никогда уже не повторит, потому что…

– Благодарю вас, – склонил в поклоне голову человек в полосатом дорожном костюме.

Когда он вышел из комнаты, Густав легонько тренькнул в колокольчик. Портьера, закрывающая большое арочное окно виллы, отодвинулась, и из-за нее показалась фигура невысокого плотного мужчины.

– Все слышал? – спросил его Густав.

Мужчина кивнул. В неярком электрическом свете лампы Эдисона блеснули стеклышки очков в золотой оправе.

– Сначала – курьер, – Густав указал головой в сторону ушедшего человека в полосатом дорожном костюме. – Надо, чтобы все выглядело как обычный несчастный случай. Нечаянно утонул в озере, попал под колеса дилижанса, убило в горах молнией… Да мало ли что еще! – Густав усмехнулся, увидев, что брови человека в очках шевельнулись. – Ладно, ладно, прошу прощения. Понимаю, ученого учить – только портить. Затем, – усмешка мигом стерлась с его губ, – отставной актер. Поедешь в Россию, в губернский город Казань. Не был в нем, ничего о нем не знаю, но слышал – город этот похож на Москву, только мельче масштабом… Так вот: там найдешь этого актера Свешникова и вытрясешь из него все, что ему известно о Вольдемаре, Ленчике и Африканыче. Главный у них, полагаю, этот самый Вольдемар. Это шайка аферистов, которые украли у «Центра» деньги, сто восемьдесят три тысячи русских рублей. Верни их мне. А всех этих мошенников… – и Густав столь выразительно посмотрел на человека в очках, что окончания фразы не потребовалось. А зачем? Было ясно и так, что он имел в виду.

Человек в очках с золотой оправой и Густав знали друг друга не первый день, и весьма неплохо. Они даже находились в дружеских, или подобно дружеским, отношениях, насколько это возможно между начальником (Густав) и подчиненным (человек плотной позитуры). Помимо прочего, их связывало общее дело, которое нередко сближает больше, нежели, скажем, обучение в одной гимназии или университете или служба в одном отделении департамента. Словом, прочие слова были излишними.

Человек в очках с золотой оправой получил у секретаря Густава деньги и, не прощаясь, покинул виллу. Вышел он так, что его не заметили ни привратник, что сидел в своей будке у ворот усадьбы, ни садовник, который, пользуясь наступившим вечером, вышел полить куртины с ренонкулями и испанскими ясминами, что, собранные в гирлянду, так превосходно смотрятся на дамских шляпках из белого шелкового муара.

* * *

Густав – это было прозвище, данное ему «Центром». Паспорт на имя Густава Карловича Рентшке он получил также от «Центра», когда выполнил свое первое задание, после которого вскоре стал полноправным членом могущественной тайной организации. Но случилось это не вдруг, и тем более не случайно…

В действительности Густава звали Александром Ипполитовичем Дембовским. И был он из славного и очень древнего вестфалийского рыцарского рода фон ден Броэлей графов Плятеров, а также не менее славного саксонского рода баронов фон Зибергов. По женской линии. По мужской же линии Густав являлся потомком поневежского мещанина Ипполита Ароновича, его законнорожденным сыном. Так уж вышло, что Эмилия, дочь баронессы Изабеллы-Хелены фон Зиберг и графа Михаила Броэля-Плятера, полюбила еврея-аптекаря Ипполита Дембовского и вышла за него замуж. Или это еврей-аптекарь смог каким-то хитроумным способом влюбить в себя представительницу двух славных древних родов – неважно. Конечно, после подавления польского восстания 1830–1831 годов графов Плятеров значительно поприжали. Но все же разница между потомственными рыцарями и отпрыском поневежского мещанина была колоссальной. Однако Эмилия фон ден Броэль-Плятер сумела настоять на своем выборе и вышла за молодого аптекаря. Барышня она была весьма своенравная, и спорить с ней было себе дороже. Кроме того, она привыкла, чтобы все ее желания исполнялись незамедлительно, а молодого аптекаря Ипполита она возжелала со всей страстностью девы, мечтающей поскорее стать женщиной.