Малек. Безумие продолжается - Джон ван де Рюит

— Что за куча лошадиного дерьма! Допустим, Лутули в прошлом году вы одурачили, но я не идиот. Я вас, придур­ки, хорошо знаю.

Нам приказали выстроиться у входа в комнату Андерсо­на. Каждому досталось по два удара хоккейной клюшкой. Единственным плюсом во всем этом деле было то, что, по­ка Андерсон колотил меня по заднице, я смог в деталях разглядеть плакат с обнаженной грудастой девицей на его стене. Эмбертон при этом лежал на кровати, продолжая терзать свой сахарный тростник, и выглядел жутко доволь­ным.

Лежал в кровати с пылающим задом и слушал, как Щука-младший торжествующе ржет в соседней спальне. Иногда так хочется, чтобы Рэмбо мирно умер во сне! (Неожидан­ная кончина от лап носорога тоже сойдет!)

Суббота, 19 января

09.55. В раздевалке перед матчем против колледжа Дрейк Папаша заставил нас прослушать кассету Бетховена. Сам он расхаживал кругами, дирижируя воображаемым оркестром при помощи моей крикетной биты. Закончив концерт, он пожелал нам «парализовать противника в вечной борьбе за ослепительную славу». Мы напустили на себя как можно более агрессивный вид, а Бешеный Пес ударил кулаком дверь туалета и оставил вмятину.

Мы выбежали на новое поле для крикета, названное по­лем Годфри Эллиса в честь бывшего ученика школы, став­шего первой жертвой Второй мировой войны. Правда, по словам Жиртреста, на самом деле этот Годфри утонул в га­вани Дурбана, свалившись с мостков, когда махал на про­щание своим родным.

Наша команда выглядела очень впечатляюще в крикет­ной форме с длинными брюками. Со стороны родителей последовали жиденькие вежливые аплодисменты, а со сто­роны зеленого «рено-универсала», припаркованного у зрительного экрана — пронзительные гудки. Я не осмелил­ся взглянуть на предков и сосредоточенно занял позицию слева от ворот (мое место на поле). После первого срезав­шегося мяча Рэмбо подошел к Бешеному Псу (его пробеж­ка теперь простирается до самой ограничительной веревки). Возвращаясь на свое место, Рэмбо перекинулся парой слов с отбивающим из колледжа Дрейк, который, признаться, выглядел слегка озадаченно. Затем Папаша прокричал: «Игра!» — и Бешеный Пес с ревом бросил мощный круче­ный мяч, перелетевший через голову отбивающего. Затем подбежал к нему и зарычал, как собака. Тут Рэмбо крик­нул:

— Спокойно, Пес! Помни, это всего лишь игра!

Отбивающий команды противника слегка перепугался и покосился на своего левого игрока. Второй мяч выбил у ка­литки средний столбик. Рэмбо с Бешеным Псом подбежали друг к другу, крепко обнялись и обменялись торжествующи­ми жестами посреди поля. Папа бросился к машине и снова просигналил.

Дальше все продолжалось по той же схеме. Рэмбо шептал что-то на ухо отбивающим, а Бешеный Пес по очереди вы­водил их из игры. Блестяще отыграв свою партию, он с уста­лым видом пошел к крайней левой границе поля, а изнурен­ный голодом и жаждой Папаша, в свою очередь, направился к шезлонгам Мильтонов. Папа разжег гриль и наготовил со­сисок с жареным луком. Я отдал маме три письма для Ру­салки — передать их через Мардж. Решил, что так быстрее, чем по почте. К сожалению, Папаша с папой затянули марш Мендельсона. Я застеснялся и убежал в раздевалку. Но успел обратить внимание, что родители Мартина Лесли, которые припарковались рядом с моей семейкой, передвинули свои шезлонги на другую сторону поля, под деревья.

Саймон буквально разорвал колледж Дрейк в клочья. Он набрал 91 из 115 очков. Это просто чудо, и я не преувели­чиваю. Несчастные отбивающие из колледжа Дрейк весь матч только и делали, что сокрушительно качали головами и орали друг на друга за дурные подачи, которые с каждым разом становились все хуже и хуже.

КОШМАР В СОРТИРЕ

20.10. Кино в субботу вечером: сегодня смотрели «Кра­мер против Крамера» с Мерил Стрип и Дастином Хоффманом (настоящим Человеком Дождя). Хоффман в этом фильме разговаривает нормально, что не может не радовать. К сожалению, первые десять минут действие развивалось очень медленно, поэтому я выскочил из комнаты попить. И тут услышал, как кто-то из первокурсников плачет в туа­лете. Я попытался заговорить с ним, но он не ответил. И тут ворвался Верн: проверить, что происходит в его любимом сортире. Он приказал первокурснику убираться вон из ка­бинки. Человек Дождя вознамерился доложить Укушенно­му о бедном новичке, заскучавшем по дому. Его возмутило, что кто-то осмелился рыдать в его туалетах без спросу. Верн написал на бумажке письменное предупреждение и подсу­нул его под дверь. Я пытался было остановить его, но он пригрозил настучать на меня Укушенному за «непотребное поведение в туалетах и на прилегающей территории». (Не могу поверить, что такой пункт действительно значится в школьных правилах!)

Затем Верн начал дубасить в дверь, после чего нацарапал второе предупреждение и просунул его в кабинку. К сожа­лению, записка попала в лужу вонючей сортирной воды. Пока Верн в ярости строчил вторую версию второй преду­предительной записки, гневно бурча себе под нос, как Голлум[8], появился Гоблин и поинтересовался, что происходит. Верн сказал, что в туалете засел преступник. Гоблин отве­тил, что единственный способ выманить крысу из норы — затопить сортир сверху.

— Затопить сортир, — завороженно повторил Верн, буд­то Гоблин только что раскрыл ему секрет лекарства от рака. Гоблин набрал целое ведро воды и вылил его в кабинку через верх двери. Раздался треск, всплеск, а затем тишина. Верн яростно застучал в дверь и приказал преступнику покинуть укрытие. Щелкнула задвижка, и из кабинки, пошатываясь, вышла Юнис — уборщица. Глаза у нее были заплаканы, а в дрожащих руках она держала промокшую записку. Мое сердце упало. Мне самому захотелось заплакать. Гоблин пробормотал «О, черт!», а я не сказал ничего. Юнис про­шаркала мимо и скрылась за дверью в корпус. Верн с гром­ким звуком выдернул клочок волос. В туалете воцарилась полная тишина.

Но одними лишь угрызениями совести мы не отделались: Андерсон как раз ошивался неподалеку и пил чай. Он видел все, что случилось, и мы оказались в полном дерьме. Андер­сон приказал нам извиниться перед Юнис письменно. (Верн тут же принялся строчить в блокноте.) Нам также придется отработать час на огороде у Юнис в удобное для нее время. Гоблин сказал, что ни за какие шиши не согласен вкалывать на огороде у чернокожей, и в ярости умчался в гостиную.

Чувствую, что предал Борьбу за равноправие. Ведь я да­же ничего не сделал. Попытался найти Лутули и посовето­ваться с ним, но он уехал в Йоханнесбург выступать с ре­чью, и мне ничего не осталось, как вернуться в гостиную смотреть кино. В фильме «Крамер против Крамера» рас­сказывалось о разводе, и я вспомнил Русалку. Снова вышел и позвонил ей, но Мардж сказала, что она гуляет с друзья­ми. Тут я представил ее с другими мальчишками и заревно­вал. В конце концов, сказал Вонючему Рту, что у меня бо­лит голова, и пошел спать.

Воскресенье, 20 января

После службы понесся через двор, чтобы успеть в столовую прежде, чем туда доберется Жиртрест. (Преподобный Би­шоп читал проповедь о вине и хлебе, и Жиртрест заявил, что он собирается сожрать весь бекон с нашего стола.) Но меня остановил громкий визг тормозов, за которым после­довал радостный писк. Джулиан вернулся!