«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

После нескольких проходов над стартом Максимов произвел отличную посадку на левое колесо. После небольшого пробега машина развернулась в сторону сломанного колеса и, накренившись, остановилась. За неправильные действия при исправлении ошибки на посадке и поломку шасси его арестовали на трое суток. Это у нас не укладывалось в голове. Мы очень переживали за Макса и считали наказание слишком строгим.

Приближались ноябрьские праздники. Отметить их собирались торжественным парадом гарнизона. Каждый день мы по два часа маршировали по плацу, старательно отбивали строевым шагом положенное для тренировки время. Научились отлично держать равнение в строю, четко брать на руку винтовку, чисто, в один ритм, ставить ногу. Строевые командиры, довольные хорошей подготовкой, говорили: «Хоть сейчас посылай на парад на Красную площадь». Вскоре после введения сухого дня, когда в столовой нам давали сухари и белую бурду, нам приказали спать, раздеваясь донага. Такое нововведение нам не понравилось, и многие начали хитрить. У кого с гражданки остались трусы, стали потихоньку надевать их под одеялом.

Кто-то из курсантов об этом проболтался. Старшины отделений под руководством малорослого, очень строгого и сердитого старшины отряда Бурмака через час или два после отбоя стали проверять, все ли выполняют приказ. Нарушителей стали наказывать внеочередными нарядами. Их тут же поднимали и заставляли заниматься уборкой туалетов. В конце концов мы к этому привыкли и считали, что спать в голом виде можно.

Холодные октябрьские вечера поубавили пыл к спортивным занятиям на свежем воздухе. Мы стали больше времени находиться в помещении. На это обратили внимание политработники и сразу сориентировались в работе. Редкий вечер проходил без интересной беседы. Говорили обо всем, но больше всего, конечно, всех волновал вопрос – будет ли война с Германией, а если будет, то когда. На эти беседы приглашались участники финской войны и освободители западных районов Украины и Белоруссии, чтобы поделиться с нами боевым опытом. Особое внимание они обращали на обязательное выдерживание своего места в строю, даже в зоне сильного зенитного огня, что надо идти к цели напролом, не щадя своей жизни. Такого понятия, как противозенитный маневр, мы от них не слышали. Видимо, его, как такового, в то время у нас не существовало. Старший лейтенант с медалью «За отвагу», полученную им за освобождение Западной Белоруссии, привел в качестве примера летчика, который, видя перед носом своего самолета шапки зенитных разрывов, отвернул от них в сторону, а потом, пролетев опасный участок, снова встал на свое место. За это его обвинили в трусости и отдали под трибунал.

Слушая, как вдохновенно говорил о своей боевой работе старший лейтенант, мы с ним внутренне соглашались и завидовали его участию в боях. Мне надолго запомнились слова: «Не отставай от группы, не маневрируй, держись строя, ходи, как на параде». Только потом, когда прошли первые месяцы войны, опыт и практика настоящей войны подсказали, как летчик должен держаться в строю и какими должны быть боевые порядки для самолетов каждого вида авиации. Мы досадовали, что изменения в построении боевых порядков и требование от летчиков обязательного выполнения маневрирования пришли в наши ВВС с опозданием после неоправданных потерь в воздухе в первые месяцы войны.

В это время фашисты уже покорили несколько европейских государств. И хотя у нас с Германией год назад был заключен договор о ненападении, но даже мы, только начавшие входить в самостоятельную жизнь, понимали, что скоро нам придется с ней воевать. Причем все были уверены, что наша доблестная Красная Армия будет бить фашистов на чужой территории. Эта уверенность основывалась на той пропаганде, которая велась у нас в стране в предвоенные годы. С увлечением мы читали книгу Шпанова «Первый удар». Считали, что именно так будет бить врага наша армия.

За неделю до праздника Октябрьской революции мы приняли военную присягу. По случаю такого события в столовой был праздничный обед, где я впервые в жизни попробовал пирожное. До этого я их видел только в витринах магазинов. После принятия присяги почувствовал себя военным в полном смысле этого слова и свою ответственность перед Родиной. Подошел долгожданный праздник. Погода не соответствовала настроению. Шел мокрый снег. Планировавшийся гарнизонный митинг не состоялся. На наш парадный торжественный марш с полупустой трибуны смотрело только школьное начальство.

В казарму возвратились мокрыми и грязными, но довольные, что, несмотря на плохую погоду, прошли отлично. После парада в доме Красной Армии прошло торжественное собрание, посвященное годовщине Октябрьской революции. За столом президиума сидели: начальник школы полковник Юков, полковой комиссар Губин, несколько военных и гражданских, в том числе женщины. У одной из них на груди был орден Красного Знамени, полученный, очевидно, в Гражданскую войну, и ни одного рядового курсанта. Затем с хорошей концертной программой выступили артисты московских театров.

Затянувшееся ненастье, длившееся со второй половины октября по середину ноября, привело к задержке с выполнением летной программы. Только в конце октября удалось полетать несколько дней, а в первой половине ноября вообще не летали. Ежедневные занятия строевой подготовкой приелись. На муштру стали смотреть, как на наказание. Она надоела не только нам, но и командирам, проводившим занятия. Сильно обрадовались, когда муштру на некоторое время заменили работами по расширению границ аэродрома от поросли молодого березняка. За ствол и ветки бралось руками более десятка человек. Вместе с корнями деревцо вырывали из земли и бросали в специально вырытые ямы, где сжигали.

Таким образом, северную границу аэродрома удалось расширить на несколько гектаров. Никому из нас тогда и в голову не могло прийти, что менее чем через год на этом аэродроме будет базироваться фашистская авиация. Результаты выполненной работы решил посмотреть с воздуха начальник школы полковник Юков. Он взлетел на СБ и куда-то улетел. Вечером после ужина нас в срочном порядке отправили на аэродром жечь костры для облегчения посадки на случай, если он прилетит. Как закончился полет и где он сел, мы не знали. Прошел только слушок, что Юков блудил.

Вскоре после ноябрьских праздников нас ночью подняли по тревоге, посадили в товарные вагоны с теплушками и повезли в неизвестном направлении. Ночью на одной из остановок кто-то из ребят прочитал название станции – Орел, а днем на другой станции читаем – Верховье. На станции Поворино нас покинули курсанты Евсеев и Лагуткин. Позже мы узнали от их друзей, что они были по чьему-то ходатайству переведены в истребительную авиашколу в город Борисоглебск. Через несколько часов очередная остановка, и наконец раздается команда: «Выгружайсь – Балашов, дальше не поедем». По вагонам пошел слух, что всех нас переводят в Балашовскую школу.

Она была старой, аэрофлотовской, но не так давно была реорганизована и тоже стала военной. К моменту нашего прибытия в ней уже насчитывалось пять учебных эскадрилий. Наша, бывшая 2-я, теперь стала 7-й. Не все наши курсанты оказались в Балашове: тех, кто не вылетел самостоятельно на Р-5 и слабо летал, отчислили. В нашей летной группе мы недосчитались курсанта Якунина.

Школа нам сразу не понравилась. Все в ней было не так, как в Олсуфьеве. Бросалось в глаза обилие курсантского состава, разбросанность гарнизона, неуютность казарменного размещения, теснота, двухэтажные койки. Более однообразная пища. Но больше всего не понравилась низкая дисциплина курсантов-балашовцев, которых мы сразу отличали по их темно-синим шинелям. Эти ребята, будучи на несколько лет старше, вели себя развязно. Смотрели на нас, как на юнцов. Среди них встречались такие, которые ходили в курсантах чуть ли не шесть лет. Этих мы называли «старичками».