Конец света. Первые итоги - Фредерик Бегбедер

//- Биография Алена Пакадиса — //

Родился в 1949 году в Париже; умер 37 лет спустя в том же городе. Ален Пакадис — с его выходками, повадкой опустившегося ниже некуда пьяницы, черными очками на толстом шнобеле, но главное — с его свободой самовыражения, редкостной для газетной журналистики (с ноября 1975-го его колонка в «Libération» выходила под названием «White flash»[11], впоследствии была переименована в «Nightclubbing»[12], — олицетворяет литературный панк. Все репортеры светской хроники, пытающиеся в статьях показать себя в наиболее выгодном свете, в неоплатном долгу перед этим трэшевым меломаном и эрудитом, способным в одном предложении процитировать Бодлера и группу «Stooges», а кроме всего прочего, еще и блистательного интервьюера, сочувствующего и дерзкого одновременно, публиковавшего свои материалы в «Façade» и «Palace magazine». Сегодня нам известна причина его экзистенциального страха — его мать покончила с собой в 1970 году, толкнув сына в объятия светской тусовки и тяжелых наркотиков. Гомосексуалист, сидевший на героине, он, скорее всего, умер бы от СПИДа, если бы тогдашняя подруга-транссексуал не задушила бы его по его собственной просьбе. К несчастью, стремительная жизнь плохо совместима со старостью.

Тяжелые наступают времена: русские страдают от нашего остракизма, и я далеко не уверен, что в сознании многих слово «остракизм» не рифмуется со словом «расизм». Да, признаемся честно: русские для нас — это здоровенные дебилы, питающиеся водкой, разгуливающие в шапках и в обнимку со шлюхами, танцующие казачок на виллах Сен-Тропе и проливающие слезы по миллиардам, потерянным в результате последнего банковского кризиса. Образ бывших граждан Советского Союза вызывает у нас улыбку: на что еще они способны, если не продавать нам контрабандную икру или нефть да хрумкать толченое стекло, выдавая себя за бывших князей. При этом мы как-то забываем, что именно они придумали современный роман, следовательно, вполне может оказаться, что у живущих ныне русских писателей найдется пара-другая историй о своей новой империи — империи капитализма. Виктор Пелевин появился как раз вовремя, чтобы опровергнуть предрассудки, оскорбительные в первую очередь для нас самих. Этот истероидный романист служит живым доказательством того, что искусство не имеет границ: возьмите западное смятение, умножьте его на трагедию сталинизма и наступление материализма, и, боюсь, Булгаков покажется вам несколько старомодным.

«Хрустальный мир» — это сборник из шести рассказов, опубликованный в Москве в 1996 году. Что их объединяет? Галлюцинирующее письмо, вторжение в реальность иррационального, ощущение повсеместного бардака, пляска с призраками. Два накачанных кокаином солдата-параноика в разгар революции 1917 года случайно сталкиваются в Петрограде с Лениным; сумасшедшая колдунья устраивает браки с погибшими воинами; две московские проститутки неожиданно вспоминают, что они — бывшие партийные работники…

Проблема, стоящая перед современными русскими писателями, заключается в следующем: как рассказывать истории людям, которых тошнит от историй? Те, кто пережил крах сначала царизма, затем коммунизма, затем взрыв в Чернобыле и под занавес — расцвет олигархии, не верит уже ничему. Ни один другой народ не испытал столько разочарований на протяжении одного-единственного века. В России реальность так же переменчива, как сон.

Так какие книги предложить этим людям? Виктор Пелевин нашел свое решение: он описывает мир, в котором каждый элемент стоит другого. Камю называл его абсурдным, мы ограничимся термином «хаос». Пелевин творит фантасмагорическую транссексуальную литературу, одержимую постоянной проверкой самоидентичности и густо замешанную на бредовых видениях, в которых скрещиваются «Матрица» и Толстой. Его персонажи только тем и занимаются, что изучают свои паспорта, словно желают в очередной раз убедиться, что они действительно существуют.

Запад воображает, что русские от него отстали, но на самом деле они нас давно обогнали. Они не поверили в коммунизм, но и в капитализм они тоже не верят! Мы-то думаем, что русских восхищают наши витрины, тогда как они вызывают у них отвращение. Напрасно мы поглядываем на них свысока — по сравнению с ними мы наивные дети. Нам есть чему поучиться у кого-нибудь вроде Виктора Пелевина, потому что он гораздо больший скептик, чем мы сами. Он уже разочаровался во всех надеждах, включая те, что мы для себя еще даже не сформулировали.

Мне также нравится его роман «Generation „П“», крайне неудачно переведенный у нас как «Homo Zapiens» — чтобы смягчить удар от лобовой атаки на марку «Пепси». Пелевин утверждает, что русские «выбирали пепси точно так же, как их родители выбирали Брежнева». Отсюда забавное авторское предупреждение: «Все мысли, которые могут прийти в голову при чтении данной книги, являются объектом авторского права. Их нелицензированное обдумывание запрещается».

Одиссея сотрудника рекламного агентства Вавилена Татарского — это рассказ о том, как империю тоталитаризма (СССР) сменила другая диктатура, более улыбчивая, но оттого не менее жестокая: «Антирусский заговор, безусловно, существует — проблема только в том, что в нем участвует все взрослое население России». Что делать, если притеснение вяло, симпатично и вездесуще? Что ответить бывшим советским гражданам, сегодня защищающим идеи, за которые вчера их сослали бы в ГУЛАГ? «Татарский, конечно, ненавидел советскую власть в большинстве ее проявлений, но все же ему было непонятно — стоило ли менять империю зла на банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии». Пелевин создает циничную сатиру на международный цинизм. Он достоин уважения уже за то, что опровергает один из главных аргументов яростных сторонников либерализма. Интеллектуалы-рыночники часто утверждают, что те, кто жалуется на нашу систему, — просто избалованные дети; ну-ка, предлагают они, пойдите спросите у жителей бывших коммунистических стран, счастливы они, очутившись в либеральном мире, или нет. Русский писатель Виктор Пелевин отвечает им: извините, но прежним утопистам стало не намного лучше, чем было вчера. В правление Путина коррупции, грязи, шахер-махера, уныния, зависти и разочарований ничуть не меньше, чем было при Брежневе. В отсутствие идеалов вместо слова «номенклатура» следует употреблять слово «мафия» — вот и вся разница. Но, по существу, ничего не изменилось: бедные как подыхали с голоду, так и продолжают подыхать, законы как попирались, так и продолжают попираться, жизнь бессмысленна и несправедлива, и, чтобы забыть об этом, люди пьют по-черному. Вечный вопрос, заданный Достоевским: тварь ли я дрожащая или право имею? Наш мир, мир капитализма, признает: мы — твари дрожащие, озабоченные выплатой кредита. Как долго он продержится?

//- Биография Виктора Пелевина — //

Низкий уровень культуры и предосудительная нехватка любопытства подталкивают меня к следующему утверждению: Виктор Пелевин — величайший из ныне живущих русских писателей. Надо отметить, что Солженицын умер, а других я практически не знаю, кроме Сергея Минаева, чей роман «Духless» так и не переведен на французский. Результат? Пелевину присуждается победа по причине неявки на бой соперников. Он родился в Москве в 1962 году, по образованию инженер, по духу — нонконформист, автор целого ряда произведений (во Франции в издательстве «Le Seuil» вышли «Жизнь насекомых», 1995; «Чапаев и Пустота», 1997; «Хрустальный мир», 1999; «Generation „П“», 2001). Он лауреат премий Рихарда Шёнфельда и Остерфестшпиле-Зальцбург, что дает нам право гордиться собой, потому что эти титулы гораздо более труднопроизносимы, чем Гонкур или Ренодо. Но прославило его даже не это. На 205-й странице «Generation „П“» Виктор Пелевин предлагает гениальный (фальшивый) рекламный слоган для марки Gucci for men: «Будь европейцем. Пахни лучше».