Четыре сестры - Малика Ферджух

еще сонном доме Шарли выбралась из постели, и, брр, сотни мурашек тут же побежали по спине. Осень забыла явиться в сентябре, зато теперь ускорилась, наверстывая опоздание, негодяйка! Быстро-быстро Шарли натянула поверх пижамы самый-старый-самый-толстый свитер, сунула ноги в тапочки и спустилась в кухню.

Брр. И еще раз брр. Невзирая на все усилия самого-старого-самого-толстого, у нее зуб на зуб не попадал. Изо рта шел пар. Первые холода… Значит, придется разбудить госпожу Бойлершу от летней спячки…

Ужас. Каждый год сия капризная дама, обиженная, что ее бросили на долгих полгода, целую неделю мстила, придумывая всё новые кары.

Уже заходила речь о том, чтобы заменить Бойлершу на более эффективное и современное устройство, но, пять раз прикинув расходы, Шарли выбрала статус-кво: цены были устрашающие.

– Мне очень жаль, прости, – сказал отец, усаживаясь по-турецки перед каминной нишей. – Я должен был оставить вам побольше денег.

Шарли взглянула на него. Выглядит, будто кур воровал, ясное дело. А ведь мог быть таким элегантным, когда хотел!

– Зачем ты напялил эти брюки для гольфа? – спросила она.

– Взял первое, что под руку попалось, в шкафу сегодня утром. У вас холодно?

– Холод собачий, – сказала Шарли. – Здесь осень. А где мама?

– Пошла навестить соседку. А насчет бойлера – ты не можешь взять кредит?

Она вздохнула, шаря в поисках спичек.

– Кредит нужен на макароны, на хлеб, на воду, на горчицу, на кошачью еду, на все. Ты не видишь коробка спичек…

Отец показал – на краю приоткрытого ящика. Вид у него был огорченный. Шарли похлопала его по колену.

– Ты никогда не зарабатывал много денег, папа, – ласково сказала она. – И одеваешься как оборванец. Но за это мы тебя и любим.

Она поцеловала его, и он исчез. Отца Шарли любила больше всех на свете. Если бы сестры знали, что она беседует с ним почти через два года после его смерти… У нее вырвался смешок.

Шарли поставила на плиту чайник и кастрюльку с молоком. Потом пошла в соседнее помещение, где обитала госпожа Бойлерша. Та была пузатая и добродушная на вид, никак не скажешь, что зануда. Но внешность обманчива. Эта ворчунья могла быть настоящей стервой.

– Привет-привет-привет, – заговорила с ней Шарли заискивающим тоном. – Как почивали? Хотите ням-ням? Готовы топиться без проблем, не будете доставать нас, бедных? Браво-браво-браво…

Она кормила Бойлершу газетами и щепками уже добрых десять минут, когда в кухне раздались шаги.

– Кто бы ты ни была, – крикнула Шарли, нырнув по пояс в зев бойлера, – пригляди за молоком и поджарь тосты!

По ворчанью она догадалась, что «кто-бы-ты-ни-была» – Энид. Эту догадку подтвердили появление двух кошек и громкое мурлыканье. По всему было ясно, что Ингрид и Роберто спали в кровати Энид. Вечером, пообещала себе Шарли (как и каждое утро), она выгонит их метлой.

– Ты надела теплые носки? – крикнула она.

Энид появилась в дверях. Да, она надела носки, потрепанные после ночной прогулки, но еще вполне носибельные. Шарли мысленно поздравила себя. Растет сестренка. Еще в прошлом году Энид могла весь день ходить в одной рубашке, стуча зубами и повторяя: «Мне холодно, холодно, холодно», – ей и в голову не приходило, что можно просто надеть свитер.

– Колодец весь провалился в себя. Он похож на последний йогуртовый торт Гортензии.

Шарли в точности поняла, что имела в виду Энид.

– Ммм, – промычала она, выбираясь из нутра бойлера – Крышка треснула во всю ширину. Опять вылетят бешеные деньги. Только этого нам не хватало. Ты не забыла про молоко?

Энид послушно пошла посмотреть и нашла молоко тихим и смирным в кастрюльке на огне. Она вернулась.

– Клен тоже весь обвалился, – сказала она. – Как мы его уберем?

Шарли не ответила: наступил ключевой момент, когда надо было повернуть наиглавнейший рычажок у самого сердца госпожи Бойлерши. Миллиметром больше или меньше – и старая карга забастует.

– А, скажи? Как нам быть? – настаивала младшая.

– Энид, – проговорила Шарли ласковым голосом, который посторонний человек счел бы ангельским, но Энид-то знала, как он ядовит, – ты можешь заткнуться на три минуты, пожалуйста?

Энид заткнулась.

Шарли глубоко вдохнула. Взялась за наиглавнейший рычажок и очень осторожно повернула, еще, еще… Именно этот момент выбрал Роберто, чтобы с разбегу прыгнуть ей на плечо. Шарли выпустила наиглавнейший рычажок. Он как будто сам вырвался из руки. А из Шарли вырвалось нехорошее слово. Такое нехорошее, что кот испугался и стремглав унесся под этажерку с чашками.

Энид застыла с открытым ртом. Неужели Шарли, ее старшая сестра Шарли произнесла это… Да, никаких сомнений, она даже повторила это… нет, еще раз повторила!

– Теперь придется ждать два часа! И истратить все газеты! И щепки! И мерзнуть все утро! Если я еще увижу это бл… пробл… перебл… животное, я его…

Ингрид, услышав, как Шарли излагает свои планы, тоже пустилась наутек. Из кухни кто-то завизжал:

– Молоко убегает!

Это была Гортензия. Она выключила газ, подошла и прислонилась к двери. На лицах сестер застыло выражение глубокой растерянности.

– Ну что? – хихикнула она. – Ставим молоко на огонь и оставляем без присмотра?

Энид мимикой предупредила ее, но слишком поздно. Шарлотта испустила крик дикого зверя.

Весь провалился в себя. Энид выразилась очень точно: бортик колодца обрушился вниз под тяжестью упавшего клена, как от подземного взрыва.

– Ясен пень, дело не только в дереве, – объяснил господин из конторы, которому позвонила Шарли.

По правде сказать, это был заместитель заместителя господина из конторы, которому позвонила Шарли, потому что «после ночной бури нет такого дома, который бы не пострадал!».

– Камни были плохо пригнаны, да еще заплесневели, – продолжал господин. – Задень хоть один, и – бац! – снежный ком!

– Бац снежный ком? – повторили девочки.

– Как кусок сахара, который опрокидывает другой кусок, а тот опрокидывает третий? – спросила Женевьева.

– Вот-вот, – кивнул господин.

Его звали Филипп Бельмонбиш. Он жевал жвачку, которая высовывалась между зубов каждый раз, когда он произносил слова с буквами «е» и «и».

Месье Бельмонбиш рассматривал нижнюю половину клена, единственную, которую было видно. Остальное провалилось в колодец. Славное дерево отважно нырнуло туда головой вниз. Корни тянули к небу тысячи своих щупальцев.

– Бедный старик, – вздохнул месье Бельмонбиш.

И у пяти сестер в ту же секунду всплыл в памяти голос отца, вздыхающий: «Бедный старик! – перед стволом клена, еще не упавшим, но мертвым – Он родился в один год с вашей бабушкой Диной. Я не могу его срубить, это будет все равно что похоронить бедняжку дважды».

Тогда клену дали отсрочку. Колючки, плющ, мох еще подпирали его и поддерживали.

– А как же Блиц и