Людской зверинец - Десмонд Моррис

И только когда племена разрослись и превратились в безликие суперплемена, старые правила поведения вышли из моды и стали пересматриваться. Именно тогда действительно возникла необходимость придумать законы и дисциплинарные правила, призванные восстановить утраченное равновесие. Если бы они были разработаны в соответствии с требованиями новых условий жизни, всё было бы прекрасно, но человек раннего периода развития цивилизации был в этом деле ещё новичком и не знал, как достичь необходимой гармонии. Многочисленные неудачи приводили к печальным последствиям. Сегодня мы стали более опытными, но совершенной системы так и не создали, поскольку суперплемена продолжают расти, и решать проблему всё время приходится заново.

Если позволите, я изложу свою теорию другими словами. Часто можно услышать фразу: "Закон запрещает человеку делать только то, что он склонен делать инстинктивно". Отсюда следует, что раз существует закон, запрещающий воровать, убивать или насиловать, то человек по своей природе должен быть вором, убийцей и насильником. Действительно ли это описание раскрывает истинную сущность человека как социально-биологического вида? Для людей эпохи развития племенных отношений такая характеристика неприемлема, однако она может иметь место при описании человека периода расцвета суперплемён.

Хорошим примером может послужить, наверное, самое распространённое из преступлений — воровство. Человек высшего племенного строя постоянно находится в состоянии стресса и напряжения, вызванном искусственно навязанными ему социальными условиями. Большинство членов его суперплемени ему незнакомо, никаких личных отношений и связей с ними у него нет. Обыкновенный вор не станет красть у своих знакомых: он старается не нарушать старый биологический кодекс племени и выбирает жертву среди чужаков. Чтобы положить конец его деятельности, необходимо установить соответствующий закон суперплемени. Всем известны выражения "воровская честь" и "законы преступного мира". Это доказывает, что мы рассматриваем преступников в качестве членов отдельного и отличного от других псевдоплемени в составе суперплемени. Между прочим, мы ведём себя с преступившим закон довольно странно: просто помещаем его за решётку в общество таких же, как он, преступников. На короткий срок проблема решена, но в перспективе оказывается, что такие действия только усиливают самобытность псевдоплемени, вместо того, чтобы её ослаблять, и в дальнейшем помогают ему расширять свои псевдоплеменные связи.

Переосмыслив идею о том, что "закон запрещает человеку делать только то, что он склонен делать инстинктивно", мы можем перефразировать её так: "Закон запрещает человеку делать только то, что искусственно созданные условия цивилизованного общества вынуждают его делать". В этом случае закон выступает в качестве средства достижения гармонии, призванного ликвидировать издержки высшего племенного общества и помочь установить в неестественных условиях нормы социального поведения, естественные для человека.

Однако, как бы гладко это ни выглядело, чтобы всё было так же просто и на деле, необходимы идеальные лидеры, то есть те, кто устанавливает законы. Тираны и деспоты, конечно, могут издать суровые и несправедливые законы для удержания подчинённых в жёстких рамках, обусловленных существующими условиями суперплемени. В свою очередь, законодательная система, разработанная руководящей верхушкой со слабыми лидерскими качествами, оказывается неспособной управлять толпой. И в том, и в другом случае неизбежна культурная катастрофа или деградация общества.

Но есть вариант законодательной системы, имеющий мало общего с тем, о чём я говорил выше, кроме того, что он служит для укрепления порядка в социальной среде. Это так называемые "изолирующие законы", которые делают одно культурное общество непохожим на другое. Они укрепляют сплочённость социума, наделяя его уникальными индивидуальными характеристиками. Законы данной системы играют в деятельности судебных органов роль лишь незначительную. Они, скорее, обусловлены религией и традициями и предназначены для того, чтобы создать у каждого члена общества иллюзию принадлежности к одной семье, а не к стремительно растущему и расползающемуся по швам суперплемени. Эти законы, хоть их и критикуют за кажущуюся условность и бессмысленность, верны традициям и должны выполняться неукоснительно. Они также не подлежат обсуждению потому, что сами по себе действительно довольно условны и зачастую бессмысленны. Их ценность заключается только в том, что они распространяются на всех членов сообщества. Когда их действие ослабевает, ослабевают и тесные связи внутри сообщества. Эти законы могут быть самыми разнообразными: регламентирующими порядок проведения общественных мероприятий — свадеб, похорон, праздников, парадов, фестивалей и так далее; определяющими правила поведения в обществе, положения дипломатического этикета; усложняющими особенности стиля в одежде различных слоёв общества; навязывающими единообразие украшений, интерьера и церемониальных представлений.

Этот феномен был досконально изучен многими этнологами и антропологами, поражёнными многообразием его форм. Множество вариантов, определяющих различия между культурами, безусловно, было основным предназначением этих норм поведения, но, восхищаясь их разнообразием, не следует забывать об их принципиальном сходстве. Одежда или обычаи разных народов могут иметь кардинальные различия в деталях, но в разных культурах они имеют одну и ту же основную функцию и одни и те же основные формы. Если составлять список обычаев какого-нибудь народа, в традициях практически всех остальных народов обязательно найдутся аналоги почти каждого из них. Различия будут только в незначительных деталях, но они будут такими существенными, что иногда принадлежность этих деталей к одинаковым социальным явлениям не так-то просто разглядеть.

Приведём пример: у некоторых народов для участия в траурных церемониях принято надевать одежды чёрного цвета; у других совсем наоборот — траурные одежды белые. Более того, если копнуть глубже, можно найти культуры, у которых в таких ситуациях принято надевать тёмно-синее, или серое, или жёлтое, или обыкновенную мешковину. Если вы с малых лет росли в обществе, где один из этих цветов (скажем, чёрный) ассоциируется не иначе как со смертью и трауром, даже мысль о том, чтобы в такой ситуации надеть жёлтое или голубое, вызовет недоумение. Таким образом, ваша первая реакция — удивление по поводу того, что где-то на траурные церемонии действительно принято надевать одежды этих цветов, — демонстрирует колоссальное различие между этими культурами и вашей. Здесь и кроется ловушка, так тщательно приготовленная для удовлетворения требований культурной изоляции. Поверхностный взгляд на разнообразие траурных цветов не позволяет сделать более важный вывод о том, что во всех рассмотренных вариантах используется одинаковый принцип организации траурной церемонии и что традиционным всегда считается ношение одежды того цвета, который принципиально отличается от "нетраурного".

Точно так же, когда англичанин впервые попадает в Испанию, он с удивлением обнаруживает, что вечером общественные места городов и деревень наполняются праздно гуляющими людьми. Его первой реакцией будет мысль не о том, что это всего лишь аналог хорошо знакомых ему вечеринок с коктейлями, а о том, что это, наверное, какой-то местный обычай. Как видим, основные принципы традиционных мероприятий в этих двух странах одинаковы, несмотря на различия в деталях.