Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

— Тепериче ты её со скальпой будешь снимать, так сказать, по методе индейской, какая у краснокожих людей в ходу. Но во всем приятственное искать надобно. Вот ты теперь с приклеенной короной за то, что лысину видно, беспокоиться не будешь. Давай царь, дуй к Лешему, пущай он тебе скипидару выделит. И быстрее — вон уж шум слышится: Кызымка твоя сейчас как выскочит, в зенки твои выпученные как глянет, и сразу сабелькой вжик!

— Тебе б всё шутить, — огрызнулся царь, пускаясь бегом.

— Ты огородами, огородами, там до леска рукой подать, — булькая от смеха, кричал вслед мокрый советчик. — Да смотри, кому на глаза не попадись, а то бабы — то повизжат — тем и кончится, а мужик какой встреться, так и оглоблей навезёт, не задумается!

Про оглоблю царь услышал, да к сведению только в лесу принял, когда Лешего отыскал. Лесной хозяин спал, посапёхивал, развалившись поперёк тропинки. Кто лично с Лешим не знаком, так от поваленного ствола его вряд ли отличит. С какой стороны не глянь — коряга и коряга. Царь второпях не подумал, что сам выглядит несколько иначе, а когда сообразил, в какое чудище на фоне последних событий превратился — поздно было.

Как всегда, неподалеку от муженька Лешачиха отиралась, стерегла супруга, чтоб тот в спор не ввязался, имущество, нажитое за много веков, дотла не спустил. Видит, несётся к ним чудище — глаза выпученные, пасть оскалена, само всё перьями утыкано, а на голове корона, тоже пуховая. Ну, не разбираясь, она ближайшую берёзу с корнем выворотила и — хрясь! — поперёк живота непонятному существу припечатала: хоть и непутевый супруг, а где другого сыщешь? Леший — он один в Лукоморье, другого такого нет, да и привыкла к нему Лешачиха, за столько веков-то!.. Вавила от удара вверх подлетел, в воздухе перекувыркнулся через голову, вниз рухнул — в аккурат на Лешего приземлился.

Леший, по запаху признав лукоморского царя, прошептал:

— А спорим на дневной урожай яиц с твоего птичника, что за скипидаром ко мне пожаловал?

— Ишь, паскудник, здесь тебе ужо спорить не с кем, так ты всяку шваль в лес приглашаешь?! — взревела лесная хозяйка.

Когда разобрались, что случилось, Вавилу в скипидаре как следует вымочили, отмыли, песочком оттёрли, да в царский терем проводили. Но лукоморцы на царя ещё долго прямо не смотрели, глаза отводили, а порой и ухмылку сдержать не могли, в рукав прыскали.

Глава 2

На следующий день после конфуза вышел он на крыльцо, рядом с Домовиком присел. Домовик хоть и мал ростом, всего-то с локоток детский, но сам мужчина солидный, в теле, брюшко круглое над пояском выпирает, плечики широконькие. Одет справно, рубаха в горох, чистая, на синих портах ни морщинки, ни складочки, а борода расчесана волосок к волоску. Сегодня он без фартука был, потому что дела срочные закончил, а новых начинать не планировал, намереваясь спать лечь. Домовые, они обычно днем спят, недолго, часа два, может три от силы, но все-таки живые существа, и в отдыхе хоть и меньше людей, но нуждаются. Поэтому Домовик фартук не надел, вышел только чтобы с царем поговорить, вразумить его, как когда-то давно на путь истинный наставлял, когда Вавила совсем мальцом несмышленым был.

— Да что ж ты, царь — батюшка, — попенял Домовик, неодобрительно причмокивая. — Ежели дали боги тебе счастье в другой раз отцом стать, так гордись! Чего ты перед зеркалом крутишься, чего волосины дёргаешь? Пустое это занятие, ибо только лысина увеличится, потому как волосья у тебя на голове все седые, а которые не седые, те бусые, что тоже молодости не добавляет. И дёргать их занятие пребесполезное, а потому прекрати, ибо не солидно.

— Да знаю я, знаю, а вот ничего поделать не могу! Народится сын, поведу я его на прогулку, а люди будут думать, что это внучок мой, и говорить мальцу: «Иди к дедушке»… — он вздохнул, потом, хлопнув ладонями по коленям, воскликнул:

— Вовек я не переживу такого позора!

— Ерунду несёшь, хоть и царь. Ну, во — первых, каждая собака в Лукоморье знает, что ты — царь, а потому о всех твоих жизненных подробностях осведомлена, ибо персона ты публичная, а значится на виду. И сына твоего со внуком не спутают, ибо знать точно будут, что ты не дедушка мальцу. А во — вторых, скажи — ка мне, царь — батюшка, где ж это видано рамки ставить да сроки определять: когда пора родителем становиться, а когда поздно? Глупости это всё, ибо дело индивидуальное, а потому и подход разный надобен.

Домовик во дворце давно жил, Вавила с детства его помнил. Сколько лет прошло, а ночной хозяин совсем не изменился: борода окладистая, русая, волос густой, будто пылью присыпанный, руки умелые, всегда делом заняты. Одет домовой просто: рубаха до колен, пояском перехваченная, порты синие в чёрную полоску, лапотки на ногах махонькие. Росточку в Домовике с локоток детский, не больше. Такого заметить ой как постараться нужно! На глаза он только своим показывался, когда потребность в том была, или у самого домового желание побеседовать возникало. Как этим вот ясным утром.

— А ты чего не спишь? — Поинтересовался Вавила.

— А как иначе? — Проворчал Домовик, не отрываясь от работы — он штопал прохудившийся валенок. — Ибо дела домашние постоянного догляду требуют, а ежели догляду не будет, то грош мне цена, ибо какой я тогда хозяин?

— Всю ноченьку поди бдил?

— А как оно по — другому — то? Что ж я, ничавуха какой? Это у ничавухи времени для сна навалом, ибо к лени склонность большая и до хозяйства у ничавух догляду мало. А мы с тобой люди бдящие, за добро радеющие, ибо ничавухами никогда не были, да и не про нас оно. А вот ты, царь — батюшка, чего в такую рань встал? Гляди — кась, солнце ещё луча не показало, а ты ужо на ногах? Али случилось чего?

Царь рядом на ступеньку плюхнулся, сапог натягивает, а сам по сторонам смотрит.

— Случилось… У нас кажон день что ни попадя случается. Утром глаза продрал, глядь — а жены нет! Пропала. Не видал мою Кызыму случаем?

— Хе — хе! Вот сколько тебя знаю, царь, а впервые наблюдать такое состояние приходится, ибо паникёром раньше ты никогда не был, и к прочей суете склонности вовсе не имел. Ну, что, скажи, с Кызымкой твоей сделается? Ежели только она сама кого ненароком обидит,