Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

— А на что спорим, что сын?

— Да хватит вам, тоже мне, поперешные нашлись, — сердито прикрикнула Лешачиха. — Сын, дочь, какая разница? Кого Род даст, того и нянчить будем всем колхозом. Тоже мне, моду взяли, чуть что — сразу спорить!

— И то верно, — согласились спорщики, хорошо зная тяжёлый нрав и не менее тяжёлую лапу жены лесного хозяина.

— Я вот что думаю, Леший, как бы мне послов иноземных в страх ввергнуть, да чем бы удивить?

— А что думать? Привези их в лес, брось на денёк — другой, а я попужаю. И сам развлекусь, и для государства польза — забоятся войнами на Лукоморье идти. А ежели, сдуру, и пойдут войной иноземцы, то в лес точно не сунутся, а нашим партизанить потом вольготно будет.

— Ну, просто ума палата, — сердито проворчала Лешачиха. — Ты у нас, давай, ещё парк ужасов в лесу устрой… — скривилась она, мотая клубок. — А Водяной, соответственно, аквапарк сооружать кинется… А у Кощея, во дворце хрустальном для полной комплектации комнату смеха организуйте…

— Почему это комнату смеха? — хором спросили Леший и Вавила.

— А потому, что ваши иноземцы, как сквозь стены хрустальные рожу Кощееву узрят, особливо, то выражение, с каким он на змеёныша смотрит, так со смеху помрут. А уж как змея вашего головастого увидят, когда его Дворцовый с ложечки кормит, так и вовсе, как твоя супруга по — хызрырски лопочет, придёт им однозначный «кирдык»!..

— Да я ж пока думаю, — пошёл на попятную Вавила, однако для себя отметив, что рациональное зерно в Лешачихином ворчание всё же есть. — Боюсь я, как бы царице родить не приспичило. Вот окажется посреди поля, одна…

— Обижаешь, царь — батюшка, — проскрипел Леший. — Да разве ж можно в Лукоморье одному остаться? Тут у нас ни днём, ни ночью такого случиться не могёт. Все всегда на виду, всё просматривается вдоль и поперёк, каждое слово у всех на слуху, а каждое дело, либо какое другое действо, как на ладони, со всех сторон видным делается.

— И то верно, — впервые согласилась с мужем Лешачиха. — На лугах луговики, а в полях полевик с межевичками зажигают, водяной, русалки, берегини в каждом дереве. А прочие? А тут ещё и мыши, и пичуги небесные, да любой зверь лесной или гад водный — все за царицей присматривают. Случись что, не дай Род, тут же сообщат, вмиг тревогу поднимут до самого Ирия. Нас всех уже Домовик твой упредил, с ситуацией ознакомил. Али думаешь, мы вот на краю леса, на самой опушке для собственного удовольствия сидим? Тоже, за бабой твоей, на лошадях помешанной, наблюдаем.

— Спасибо вам, лесные хозяин с хозяйкою! — поклонился Вавила и, прищурив правый глаз, ткнул в сторону Лешего указательным пальцем:

— А всё одно сын у меня народится! Поэтому ты и спорить не хочешь, потому что проиграть боишься!

— Кто не хочет? Я не хочу? Кто боится? Я боюсь? Да ты сам боишься, а я хоть щас! А я даже спорить с тобой не буду, настолько уверен! А вот, ежели, под дерево стволов навалить, чтоб промежуток небольшой остался, царица твоя на коне в промежуток тот между завалом и ветвями нижними впишется? А вот я думаю, согласно моему вразумению, так нет, не впишется! Либо конь ногами в завале застопорится, либо царица головой в кроне запутается. А вот ты как думаешь?

— Да она у меня любое препятствие возьмёт, особливо на коне, тут уж я спорить не буду, — махнул рукой Вавила. — Хоть под кроной прошмыгнёт, а хоть и над самой кроной сиганёт! Она у меня ого — го наездница!!!

— Э, царь, не юли! Теперь ты боишься!

— Кто? Я?! Да я хоть щас спорить буду. Да я на свою царицу весь годовой запас молочных продуктов поставить готов — со всего царства! — Вавила вскочил, засучил рукава и протянул Лешему ладонь. — Что? Боишься? А — ааа! — с пониманием протянул он, бросив косой взгляд на Лешачиху. Та насупилась и недвусмысленно погрозила царю кулаком. — Да только не буду я с тобой спорить, — немного разочарованно сказал он, — ведь тебе — то и ставить нечего. Ты ж, Леший, ещё за прошлый спор мне медок да грибы с ягодой еженедельно на кухню поставляешь.

— Кому нечего на кон поставить? Мне? Мне, да?! Да я перстенёк волшебный поставлю, — и Леший достал из складок коры, покрывающей всё его тело, маленький перстенёк с бледным, розовым камнем: — Ну, ну, спорим?

— Спорим! — распетушился Вавила и, встав на носки, вверх руку протянул, стараясь ударить по сучковатой ладони.

Леший прыгать вздумал, да позабыл, что нитки на руках растянуты, запутался и вниз рухнул. Лешачиха клубок из рук выронила, давай ловить благоверного, и следом за мужем на Вавилу упала. Тут стук копыт послышался, из лесу на всём скаку жеребец вылетел, на нём царица Кызыма. Сидит на конской спине, словно в кресле удобном, за гриву лошадиную держится, и погоняет: «Чок! Чок!». Перемахнула она через завал, не заметив мужа под корягами, от которых лесных хозяев отличать так и не научилась, и в Городище понеслась.

— И конь в завале ноги не обломал, и наездница даже волоском кроны не задела — идеально взяла препятствие! — Восхищённо проскрипел Леший. — Выиграл ты, царь — батюшка, твой теперь перстень.

— Эх, — простонал придавленный царь, — опять на горячем жеребце, и опять без седла…

— Да, нелегко тебе с такой женой, — посочувствовал лесной хозяин.

— Ишь, какой негодник, а ты на свою жену смотри, а то тебе щас не легче будет! — Рассердилась Лешачиха.

— Други лесные, слезли б с меня, — попросил Вавила, — потом бы и разбирались меж собой. А то ведь на мне будто два ствола берёзовых али сосновых перекатываются.

Лешачиха на ноги поднялась, высоченная, кряжистая, руки что коряги, пальцы сухими сучьями в стороны торчат. Лешего с царя сдёрнула, да как зарычит:

— Чего добром разбрасываешься? Колечко волшебное продул, негодник! Вот как с молодости шельмой был, так шельмой и остался: споришь, когда не надобно и с кем ни поподя!

— А да что это с кем ни попадя? Очень даже с кем попадя: я ж с царём спорю! — заоправдывался проштрафившийся Леший.

— Про то и говорю — и ты шельма, и царь твой шельма!

Леший, видя, что жена не в духе, спорить с ней не стал, быстро подобрал перстенёк, сунул его царю и дал дёру в лес. Лесная хозяйка за ним понеслась, скрипя руками — ногами, покачивая огромной, поросшей мхом, головой.

— Стой! А нитки мотать, бездельник?! — кричала она вслед