Русская поэзия XIX века - Алексей Васильевич Кольцов

class="p">Курган

В степи, на равнине открытой,

Курган одинокий стоит;

Под ним богатырь знаменитый

В минувшие веки зарыт.

В честь витязя тризну свершали,

Дружина дралася три дня,

Жрецы ему разом заклали

Всех жен и любимца коня.

Когда же его схоронили

И шум на могиле затих,

Певцы ему славу сулили,

На гуслях гремя золотых:

«О витязь! делами твоими

Гордится великий народ,

Твое громоносное имя

Столетия все перейдет!

И если курган твой высокий

Сровнялся бы с полем пустым,

То слава, разлившись далеко,

Была бы курганом твоим!»

И вот миновалися годы,

Столетия вслед протекли,

Народы сменили народы,

Лицо изменилось земли.

Курган же с высокой главою,

Где витязь могучий зарыт,

Еще не сровнялся с землею,

По-прежнему гордо стоит.

А витязя славное имя

До наших времен не дошло…

Кто был он? венцами какими

Свое он украсил чело?

Чью кровь проливал он рекою?

Какие он жег города?

И смертью погиб он какою?

И в землю опущен когда?

Безмолвен курган одинокий…

Наездник державный забыт,

И тризны в пустыне широкой

Никто уж ему не свершит!

Лишь мимо кургана мелькает

Сайгак, через поле скача,

Иль вдруг на него налетает,

Крилами треща, саранча.

Порой журавлиная стая,

Окончив подоблачный путь,

К кургану шумит, подлетая,

Садится на нем отдохнуть.

Тушканчик порою проскачет

По нем при мерцании дня,

Иль всадник высоко маячит

На нем удалого коня;

А слезы прольют разве тучи,

Над степью плывя в небесах,

Да ветер лишь свеет летучий

С кургана забытого прах…

Князь Михайло Репнин

Без отдыха пирует

с дружиной удалой

Иван Васильич Грозный

под матушкой-Москвой.

Ковшами золотыми

столов блистает ряд,

Разгульные за ними

опричники сидят.

С вечерни льются вины

на царские ковры,

Поют ему с полночи

лихие гусляры,

Поют потехи брани,

дела былых времен,

И взятие Казани,

и Астрахани плен.

Но голос прежней славы

царя не веселит,

Подать себе личину

он кравчему велит:

«Да здравствуют тиуны,

опричники мои!

Вы ж громче бейте в струны,

баяны-соловьи!

Себе личину, други,

пусть каждый изберет,

Я первый открываю

веселый хоровод.

За мной, мои тиуны,

опричники мои!

Вы ж громче бейте в струны,

баяны-соловьи!»

И все подъяли кубки.

Не поднял лишь один;

Один не поднял кубка,

Михайло князь Репнин.

«О царь! Забыл ты бога,

свой сан ты, царь, забыл,

Опричниной на горе

престол свой окружил!

Рассыпь державным словом

детей бесовских рать!

Тебе ли, властелину,

здесь в машкаре плясать!»

Но царь, нахмуря брови:

«В уме ты, знать, ослаб

Или хмелен не в меру?

Молчи, строптивый раб!

Не возражай ни слова

и машкару надень —

Или клянусь, что прожил

ты свой последний день!»

Тут встал и поднял кубок

Репнин, правдивый князь:

«Опричнина да сгинет! —

он рек, перекрестясь. —

Да здравствует вовеки

наш православный царь!

Да правит человеки,

как правил ими встарь!

Да презрит, как измену,

бесстыдной лести глас!

Личины ж не надену

я в мой последний час!»

Он молвил и ногами

личину растоптал;

Из рук его на землю

звенящий кубок пал…

«Умри же, дерзновенный!» —

царь вскрикнул, разъярясь,

И пал, жезлом пронзенный,

Репнин, правдивый князь.

И вновь подъяты кубки,

ковши опять звучат,

За длинными столами

опричники шумят,

И смех их раздается,

и пир опять кипит,

Но звон ковшей и кубков

царя не веселит:

«Убил, убил напрасно

я верного слугу,

Вкушать веселье ныне

я боле не могу!»

Напрасно льются вины

на царские ковры,

Поют царю напрасно

лихие гусляры,

Поют потехи брани,

дела былых времен,

И взятие Казани,

и Астрахани плен.

Илья Муромец

1

Под броней с простым набором,

Хлеба кус жуя,

В жаркий полдень едет бором

Дедушка Илья;

2

Едет бором, только слышно,

Как бряцает бронь,

Топчет папоротник пышный

Богатырский конь.

3

И ворчит Илья сердито:

«Ну, Владимир, что ж?

Посмотрю я, без Ильи-то

Как ты проживешь?

4

Двор мне, княже, твой не диво,

Не пиров держусь,

Я мужик неприхотливый,

Был бы хлеба кус!

5

Но обнес меня ты чарой

В очередь мою —

Так шагай же, мой чубарый,

Уноси Илью!

6

Без меня других довольно:

Сядут — полон стол;

Только лакомы уж больно,

Любят женский пол.

7

Все твои богатыри-то,

Значит, молодежь —

Вот без старого Ильи-то

Как ты проживешь!

8

Тем-то я их боле стою,

Что забыл уж баб,

А