Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Жених и гости обычно приезжали в дом отца невесты в полдень. Хотя римские бракосочетания не были религиозным договором, в этот день имели место различные церемониальные обряды, включая принесение в жертву свиньи, чтобы обеспечить добрые предзнаменования для союза. Брачующаяся пара обменивалась словами согласия, и брак закреплялся, когда замужняя женщина из гостей (pronuba) брала правые руки невесты и жениха и соединяла их. Контракт подписывался при свидетелях, и пару приветствовали пожеланием «Feliciter» — «Удачи». Затем свадебная церемония перемещалась с невестой и ее окончательным эскортом в новый дом, где ее муж выходил вперед, ожидая новобрачную.

Мы можем представить себе эту сцену, как и далекие звуки пения, отражающиеся эхом по всему городу на фоне звуков вечерних шагов и бормотания торговцев, запирающих на ночь свои лавки. Скользя вдоль маршрута процессии, сильно пахнущего горящими сосновыми факелами, флейтисты играли, пока хриплая компания, разгоряченная участием в свадебной церемонии, которую она только что покинула, следует мимо в высоких двуколках, распевая традиционные свадебные песни «Гимн Гименею» и «Таласио», разбрасывая горсти орехов бегущим рядом детям и любопытным местным жителям, которые вышли поглазеть на проходящую процессию.

В центре прижатой брачной фаты Ливии (flummeum) цвета яркого яичного желтка пламенел, как маяк в темноте, уложенный венок из вербены и сладкого майорана. Желтые в цвет ему туфли (socci), вероятно, расшитые жемчугом, то выглядывали, то прятались от глаз под опоясанной туникой, когда ее, держа за руки, вели два маленьких мальчика, отобранные из отпрысков женатых друзей семьи, — как обещание, как предвестники детей, которых однажды она принесет. Третий мальчик маршировал впереди с сосновым факелом. Вместо букета вдоль маршрута процессии несли веретено — символ ее новых домашних обязанностей.

Несмотря на присутствие этих безобидных символов респектабельной замужней жизни, атмосфера была густой от юмора, доброжелательного, но скабрезного, с массой рискованных шуток, а также перегруженных намеками песен, которые приходилось терпеть, пока невеста добиралась до дома жениха. Когда, наконец, шумный эскорт Ливии доставил ее к входной двери дома Тиберия Нерона, она обнаружила, что та украшена гирляндами цветов от ожидающего жениха. Как требовалось от нее, она церемонно смазала дверной косяк салом и прикрепила к нему клубки нечесаной шерсти — ритуал, проводимый для сохранения здоровья и достатка для себя и своего нового мужа. Наконец, молодые рабы-мужчины аккуратно перенесли ее через порог. Осторожность была необходима, потому что споткнуться в дверном проеме нового для невесты дома считалось дурной приметой.

После того как она оказалась внутри, после поднесения мужем ей в подарок огня (факел) и воды (в кувшине или другом сосуде), символизирующих ее ответственность как жены за готовку, стирку и ведение дома, другая замужняя женщина отвела ее в новую спальню до того, как туда был допущен жених для завершения брачной церемонии.[27]

Статус Ливии как совсем юной невесты был абсолютно нормальным. Девушки высшего класса в поздней Римской республике обычно вступали в первый брак совсем рано, иногда даже в двенадцать лет. Это продлевало их самые пригодные для деторождения годы в климате, где детская смертность была высокой. Производство детей, наиболее ценный вклад, который римлянки вносили в общество, было обязательным для женщины в положении Ливии — бездетность, вину за которую неизбежно возлагали на жену, а не на мужа, могла стать основанием для развода.

В глазах римских комментаторов положение римских матрон было неразрывно привязано к производству ими детей. Неудивительно, что первым упоминанием Ливии в истории Рима считается 16 ноября 42 года до н. э. — дата официального документального свидетельства о рождении ее старшего сына Тиберия, мальчика, чей крик позднее чуть не выдал укрытие его родителей, когда они бежали через греческий город-государство Спарту. Мальчика, который однажды станет императором Рима.[28]

Тиберий родился в доме на Палатинском холме, в самом лучшем жилом районе Рима. Благодаря близкому расположению к римскому Форуму, центру города, и его духовной связи с ключевыми моментами в мифологическом римском прошлом, таком, как рождение близнецов — основателей города, Ромула и Рема, Палатин был идеальным домом для амбициозного политика, такого как Тиберий Нерон. Истинные «Кто есть кто», создатели и сотрясатели поздней республики, от Цицерона до Октавиана и Марка Антония, тоже выбирали Палатин в качестве своей базы; Ливия, вероятно, сама выросла там в доме своего отца.[29]

За рождением женщиной ребенка в римском мире тщательно следили. С момента зачатия до кормления и отнятия от груди матери предлагался поток советов, некоторые основывались на теориях уважаемых медиков-практиков, некоторые коренились в суевериях и знахарстве. До того как появился малыш Тиберий, Ливии предлагались различные методы опытных жен, чтобы попытаться наверняка родить сына — включая выведение цыпленка в руках и сохранение его теплым в складках платья, где он в должное время превратится в гордого петуха с гребнем, предопределяя появление младенца-мальчика.[30] Более прагматичный, хотя равно ненаучный совет медицинских экспертов вроде Сорана, записанный несколько позднее, уже во II веке, рекомендовал, что лучшее время для зачатия — в конце менструации, после легкого завтрака и массажа.

Домашние роды были единственно возможными, и у богатой роженицы, такой как Ливия, комната была наполнена женщинами; в богатых домах несколько акушерок тогда находились в постоянном штате. Мужья в комнате для родов не присутствовали, хотя отец Октавиана, Гай Октавиан, как сообщали, опоздал к голосованию в Сенате в 62 году до н. э., когда рожала его жена Атия. О посещении мужчинами врачей почти не сообщается. Замечательная терракотовая надгробная плита из Изолы Сакры возле римского порта Остия предлагает нам необычайный вид римской женщины в процессе родов. Акушерка (которой, вероятно, и посвящен этот грубо высеченный похоронный рельеф) согнулась на низком стуле перед рожающей женщиной, голой, крепко вцепившейся в подлокотники кресла для родов; торс роженицы поддерживает другая женщина, стоящая позади нее. Из других медицинских источников мы знаем то, что не показывает рельеф — в сиденье такого кресла существовала серповидная дыра, через которую ребенка принимала сидевшая на корточках акушерка.[31] Неприятного вида вагинальный расширитель, сделанный из бронзы, был найден в руинах Помпеи, такие приспособления могли использоваться для проверки родового канала в случае осложнений. Если следовать совету, записанному Сораном, под рукой находились горячее масло, вода и компрессы, а воздух наполняли запахом трав — таких, как мята болотная, а также свежих цитрусовых, чтобы облегчить самочувствие измотанной матери.[32]