Эпитафия - Кирилл Юрьевич Гриб

чтобы ты послушала, в каком месте твое тело сделало последний вдох.

Мой маленький дом – ничто, дико задрожал, ставь еще светлее. Так полегчало, точно с груди враг убрал ногу… До меня доносятся смешанные звуки, самые настоящие! За секунду они собираются в цельное полотно, поражая воображение своим существованием. Ближе всего ко мне дикий ветер, он тихо посвистывает сверху. Дальше всех – смазанные сигнализации автомобилей, долетающие отовсюду эхом. Посередине устроилась громкая музыка, из трех или четырех источников, сливающаяся в цельную какафонию… Не слишком думая, я обратился к Смерти, с глупым восклицанием, перед великим существом. Видимо моя глупость безгранична…

– Не люблю такую музыку, много слов и так мало смысла. А ещё эти деньги, тачки, брэнды… Из всех четырех треков эти три слова, возвышаются идолом, точно они и есть высшая ценность жизни исполнителя, нет, человечества! Разве можно назвать хоть сколько-то важным то, чему совсем не завидует мёртвый?

Она снова кокетливо улыбнулась, согнав с меня страх и стыдливость. Стало ясно – мы настоящие друзья. Мое “Я” окрепло. Музыка сменилась на другую, точно такую-же, с теми же идолами. Где-то в дали, около сигнализаций, заорали сирены полиции.

– Тебе хочется верить, что искусство это исключительно нечто великое, понимаю.

– Да! Для меня искусство, это фантазия, идея, мысль! И только искренность может родить высокое искусство, корысть в свою очередь его обесценивает.

– Тогда я надеюсь, что ты возгордишься кем была при жизни и что успела сделать. Но всему свое время.

Я, загорелось. Мне хотелось задать вопрос, но все и так ясно! Пламя моей любви перешло и на Смерть, даже возникло человеческое желание обнять мою странную подругу. Кажется, она почувствовала этот жар.

– У тебя мало времени, идёт уже второй день. Хорошо бы успеть расплести клубок.

И снова кромешная тьма, звуки погасли, уединение. Все это время я держался за нить и теперь пора её дернуть. Клубок покатился, обрисовывая дни прошлого.

VIII

Какая же странная штука, эта жизнь, всего одна встреча сумела перевернуть её с ног на голову. С того вечера во мне постоянно зияет Елена, её голос, руки, глаза, рождая невероятной силы чувства.

Артуру я ничего не сумел рассказать при встрече, слишком неподъемной оказалась эта задача. Всё чем мы с ним занялись, так это подсчитали будущее, как самый обычный пример. Это надо было видеть – огромный бугай с грубым лицом и гигантскими мышцами рассчитывает тысячи переменных, с миллионами формул, перелистывая страницу за страницей. А главное, как ловко и точно!

– Ну вот и все, через 8 лет и 2 месяца отчалим. Диплом уже будет в кармане, денег отложим достаточно, устроиться успеем, да и улетаем зимой, чтобы сэкономить. Начнётся наша жизнь! – Закончив все выводом, его лицо наконец растворилось в улыбке, спала напряженность и угрожающая сила.

А я уже зажил, с того самого дня, после объятия во мне началась жизнь. Следующий день я тоже провел с Еленой, водил её по моим любимым улицам города, рассказывая, чем ампир отличается от классицизма и почему так много стран отказалось строить многоэтажные муравейники.

– А мне нравятся эти тесные квартирки и убогие подъезды их соединяющие. Разрисованные лифты и каменные дворы наполнены своим шармом. Одно мне не нравится, люди. – Её брови немного нахмурились, но даже это изменение в ней, очаровало меня. – Предупреждаю, у меня много странностей.

Совсем скоро стемнело и мы остановились на пустующей детской площадке, заняв малюсенькие качельки, едва втиснувшись в них. Фонари с трудом справлялись со своей задачей, нас окутывал мрак. Елена полностью скрывалась в темноте, только бледный краешек профиля её лица выглядывал из-под качающегося каре. Я едва мог рассмотреть, как дрожат её хрупкие губы, разговаривая со мной, полушёпотом.

– Знаешь, хоть у меня и много тех, кого обычно называют друзьями, я их совсем не считаю друзьями. Льстецы, честолюбцы ну и просто животные, жаждущие мяса. Смотрят на меня либо как на добычу, либо как на соперника и оба эти типа говорят одинаково сладко, затушевывая правду. – Запнулась, губы замерли. – Странно, но ты не такой, ты смотришь на меня как на дочь.

В груди разгорелся огонь, эти слова – самое горючее топливо. Я для неё такой же особенный, как и она для меня, какое великое открытие! Во мне родилось стойкое желание понять всю её душу и открыть каждый уголок своей, даже если на это потребуется вся оставшаяся жизнь.

– Ты не слишком любишь людей?

– Да, совсем не люблю. Мне намного проще никому не доверять и ни в кого не верить. – Запнулась, бросила резкий взгляд в мою сторону. – У меня много странностей… Именно по этой причине я не люблю гулять в городе, у меня в запасе много других, прекрасных мест. Давай я тебе их покажу?

На следующий же день она вела меня, мне нужно было только держать эту нежную руку, а она, устремляясь вперед, ловко кружила меня с собой, по закоулкам лабиринта. Золотое солнце отражалось от всего: окна, машины, знаки и мелькало все это в глаза на каждом повороте. Налево – в глаза сотни лучиков солнца, отражавшихся даже от кленовых листов. Налево – снова солнце мелькает. Рывок, направо и замерли.

Кажется, мы пришли, отыскав в центре города непобежденный клочок дикой природы. Старые, величавые деревья, ароматные травы и едва видная тропинка, по который мы и идем. В лесу, у корней деревьев прячутся останки древней железной дороги. Вся эта могучая, зеленая сила осаждала серые стены завода, тяжело наваливаясь всем своим стремлением к жизни. В этом месте Елена выглядит ещё прекраснее, если бы боги увидели, какой фигурой, гармонией и изящной строгостью её одарила природа, они бы позавидовали мне. Наверняка среди них нашёлся бы ещё один Тесей или Парис…

– Теперь я понимаю ради чего стоит уйти из социальной жизни. – Изумленный сказал я, не отдавая себе даже отчета в этом.

– Хех, а есть ещё одно! В такой жизни, никто не шлёт тебе эти дурацкие подарки в соцсетях и лайки не ставит. – Мило улыбнулась, как же красиво на её лице играет осенний свет…

Каждый день она показывала новые места, каждое чем-то особенное, самобытное. В один день мы проникли в дикий лес на окраине города, он будоражил воображение своим мирным сном, покачиваниями кончиков деревьев и сонным шелестом листвы. Другой мы провели в заброшенной больнице, которая успела увидеть три человеческих века, рождение, жизнь и смерть, как людскую, так и свою. Третий день,