Мужчина из моего прошлого - Инна Инфинити

— Но их хоть повязали?

— Этого я не знаю.

— Кого повязали? — встревает Владик. — Вы о чем говорите?

Вот же свекрови неймется обсудить мое похищение при ребёнке. Я посылаю ей глазами сигнал свернуть эту тему. Лидия Степановна торопливо кивает.

— Пойду помою фрукты, где тут можно найти воду?

— В конце коридора женский туалет.

Свекровь выходит с тарелкой в руках, оставляя нас с Владиком вдвоём.

— Мам, о чем вы с бабушкой говорили?

— О подвязывании помидоров, — сочиняю на ходу. — Помнишь, как на даче бабушка всегда помидоры подвязывает?

— Ааа. Мам, а бабушка сказала, что меня надо отдать в музыкальную школу. Скажи ей, что я не хочу.

Приподнимаюсь на локте и удивленно смотрю на Владика.

— В музыкальную школу?

— Да, она сказала, что меня надо отдать на скрипку. Но, мам, я не хочу скрипку, я хочу компьютер.

При слове «компьютер» меня словно током прошибает. Я смотрю в лицо сына, ища в нем свои черты, и снова не нахожу. Я пролежала в больнице всю беременность, чуть не умерла во время родов, а Владику совершенно ничего от меня не досталось. У него черные волосы и темно-карие глаза, а теперь еще и неизвестно откуда взявшаяся тяга к компьютерам.

Перевожу взгляд с лица сына на тюльпаны. Сердцебиение учащается до стука в ушах, на позвоночнике проступает испарина.

Неужели Дима действительно жив? Неужели ко мне приходил он?

— Мам, так вы с папой купите мне компьютер? — хнычет, а мне становится еще хуже.

— Сонечка, — в палату заходит свекровь. — Я тут подумала, надо бы Владика отдать в музыкальную школу. А то он все заладил со своим компьютером, а компьютер — это вредно. Пускай лучше скрипке обучится,— Лидия Степановна ставит тарелку с фруктами на стол и разворачивается ко мне корпусом.

Я без сил падаю головой на подушку.

— Мам, скажи ей, что я не хочу, — Владик шепчет мне на ухо.

— Вы думаете, Владик будет скрипачом? — спрашиваю, глядя в потолок, а у самой мысли не здесь. Они снова с Димой и тюльпанами.

— Ну, скрипачом, может, и не будет, но музыкальная школа развивает слух, расширяет кругозор, и все же скрипка полезнее, чем компьютер. Подумайте об этом с Игорем.

— Мы подумаем, — сухо отрезаю.

— Надо будет отдать с сентября, чтобы пошел в музыкальную школу одновременно с обычной. Там будет прослушивание. Но у меня есть знакомая…

— Лидия Степановна, мы подумаем, — отрезаю еще резче.

— А что тут думать? Владика надо отдать на скрипку.

Когда Владик был совсем маленьким, свекровь мне очень помогала с ребенком. Она с удовольствием с ним сидела, укачивала, купала, играла. Сейчас Лидия Степановна тоже тоже всегда готова посидеть с Владиком, если нам с Игорем куда-то надо, но порой ее излишнее вмешательство меня подбешивает. Вот как сейчас. Она теперь не отстанет от нас с Игорем, пока Владик не пойдет в музыкальную школу.

Лидие Степановне 60 лет, но выглядит она чуть старше. У нее пышная седая шевелюра и, на мой взгляд, излишне старомодный стиль в одежде. Но несмотря на чрезмерную дотошность, мне нравится моя свекровь, у нас хорошие отношения.

— Игорь у меня ходил в музыкальную школу, — приговаривает, опускаясь на стул.

— И стал врачом, а не музыкантом.

— Стал духовно богатым. Музыкальная школа нужна именно для этого.

У меня уже разболелась голова, и я прикрываю глаза.

— Мам, ты же не отдашь меня в музыкальную школу? — с испугом шепчет Владик.

Слегка качаю головой, чтобы ему было заметно.

Свекровь проводит у меня почти час. К счастью, больше не говорит ни о моем похищении, ни о музыкальной школе. Обсуждаем ремонт на даче и летний отпуск. В предыдущие годы Лидия Степановна летала на отдых с нами, чтобы помогать с Владиком. Но сейчас ей уже тяжелы перелеты, поэтому в этом году мы поедем без нее.

Расцеловав Владика напоследок еще раз, я отпускаю его со свекровью, а сама ложусь обратно на кровать и снова смотрю в одну точку на белой стене. Взгляд так и порывается в сторону тюльпанов. При каждой мысли, что ко мне приходил настоящий живой Дима внутри все холодеет.

В итоге я решаю выбросить тюльпаны, чтобы они больше не мозолили глаза и не навевали параноидальные мысли о том, что умерший почти семь лет назад человек может быть каким-то образом жив.

Решительно поднимаюсь с койки и подхожу к столу. Достаю тюльпаны из вазы и готовлюсь выбросить их в ведро, сломав пополам, как в дверь раздается громкий стук.

— Кто там!? — рявкаю.

Дверь приоткрывается, и тюльпаны выпадают у меня из рук. Рвано выдохнув, пячусь назад, словно передо мной привидение.

— Привет, Белоснежка, — улыбается, закрывая дверь. — Я смотрю, тебе уже лучше.

Я продолжаю пятиться назад, пока не упираюсь в подоконник. От ужаса волосы на затылке шевелятся. Пытаюсь сморгнуть, но привидение не исчезает.

Передо мной стоит ОН — мужчина из моего прошлого и отец моего ребенка, смерть которого я оплакивала почти семь лет.

— Соня, с тобой все в порядке? — улыбка сходит с лица Димы, и оно становится обеспокоенным.

Я молчу, поражённая тем, что вижу Соболева перед собой живым. Тогда он в несколько шагов преодолевает расстояние между нами и становится вплотную.

— Тебе плохо? Позвать врача? Ты сильно побледнела.

— Ты… — выдыхаю. — Жив…?

— Что? Ты о чем?

Заворожённо гляжу в его лицо. Оно такое же, как в моем сне, только теперь я понимаю, что то был не сон. Дима жив. И он приходил ко мне в больницу. И сейчас передо мной тоже он.

Тянусь к нему рукой и касаюсь пальцами лица. Дима слегка дергается, будто не ожидал от меня прикосновения, а потом накрывает своими тёплыми пальцами мои.

— Ты жив, — ахаю.

— Эээ, ну да… А не должен? — слегка смеется. — Соня, в чем дело?

В горло будто стекловаты насыпали. Мне трудно говорить, мне трудно дышать. В голове каламбур из мыслей, я не знаю, за какую из них ухватиться.

«ДИМА ЖИВ. ДИМА ЖИВ. ДИМА ЖИВ», громкой сиреной воет в мозгу.

— Олеся сказала мне, что ты умер, — наконец-то выдавливаю из себя.

— А? Что?

Облизываю пересохшие губы. Мои пальцы все еще в Диминой ладони, руке вдруг становится обжигающе горячо. Выдергиваю свою кисть из его.

— Тогда, когда мы расстались, я потом искала тебя и виделась с Олесей. Она мне сказала, что ты ушел в армию и тебя там убили. Я все эти годы думала, что тебя нет в живых.