Минус на минус - Лидия Рыбакова

– Ну, ты артист!

– Не я. Я б до такого сроду не дотумкал.

Иван некоторое время сосредоточенно размышляет, потом неожиданно, хитро блеснув глазами, говорит:

– Сима… Ну, допустим, ты прав. Это что-то внешнее. Оставим в стороне вопрос, что. Тогда наше лечение тебе, действительно, помочь не сможет. Но, знаешь, у меня, кажется, есть идея. Ты же разговаривал с голосами?

– Он один.

– Ладно, с голосом. Он тебе отвечал?

– Да. Если я спорил, отвечал. Доказывал логичность и осуществимость своих предложений.

– Я не про то! Просто ты мог бы попытаться поменяться с ним ролями, понимаешь?

– Что?

– Ну, приказать ему что-нибудь. Чтобы не ты выполнил, а он… – эх, Ваня-Ваня, друг ты мой сердечный… насквозь я тебя знаю, навылет вижу… думаешь, сейчас докажешь мне, что моего невидимого собеседника в природе-таки не существует?

Хотя сама по себе мысль недурна.

– Наверное, мог бы. Только он к этому нисколько не расположен.

– Знаешь, есть одна замечательная книжка – «Люди, которые играют в игры. Игры, в которые играют люди». По-моему, я давал тебе её почитать, в школе, помнишь? – помню, ещё бы. В девятом классе я, кажется, раз по пять на дню о ней слышал. Так это ты тогда решил изучать психологию и психиатрию, оказывается. Интересно, не знал.

– Ага.

– Её бы тебе сейчас посмотреть. Там по пунктам разложено, как повернуть разговор, чтобы на деле обменяться с собеседником позицией.

– Вань… Я не помню, что там было написано – но хорошо помню её толщину.

– Да, точно. Хорошо, тогда так…

Я внимательно слушал – и молился, чтобы голос не следил за нашей беседой. Как всё, оказывается, странно. Я всё время пытался держаться с голосом на равных. Не подчиняться, спорить. Лез наверх! А чтобы повернуть по-своему, оказывается, надо было…

– Голос, ты где?

– …

– Прошу тебя… У меня проблема.

– …

– Знаешь, я подумал, что ты каждый раз был прав.

– Наконец-то.

– Да. Ты правильно говорил, я бы все вопросы давно решил, если бы так делал. Мне надо было тебя слушаться.

– А ты умнее, чем казался.

– М-м-м… не совсем… Знаешь, я не уверен, что ты настоящий. Прости, пожалуйста. Но, может, ты моя галлюцинация?

– Знаю. Иначе б мы тут не сидели.

– Так… это… а ты существуешь?

– Конечно.

– Трудно поверить.

– Да легко!

– Нет, боюсь, не настолько… то есть… извини, мне сложновато. Я же – не ты.

– Доказательств захотелось? Так легко же, говорю! Что тебе продемонстрировать? – об этом я не думал. Чёрт! Что бы такое попросить? Впрочем, без разницы!

– Сделай так, чтобы вон тот кубок покружился вокруг люстры.

– Ну ты и дурак! Ладно, в первый и последний раз, специально для недоразвитых форм жизни…

Самый большой кубок, «За победу в чемпионате», дёргается и взмывает к потолку. Муська издает истеричное «Мя-а-а-уууу!» и опрометью бросается вон из шкафа, сметая награды, которые с грохотом сыплются на пол. Она мчится через кабинет пулей, вздыбив шерсть на загривке, выскакивает в коридор, и скоро кошачьи вопли стихают где-то вдалеке.

А кубок, между тем, размеренно нарезает круги вокруг люстры.

– Мать твою… мать твою… мать твою… – шепчет Иван, задрав голову.

А меня вдруг разбирает гомерический, на грани истерики, смех.

Говорят, чтобы излечить – нужно уничтожить, чтобы уничтожить – надо унизить, а чтобы унизить – лучше всего посмеяться.

И, давясь хохотом, едва не плача от спазмов в щеках и груди, я – наплевав на всю и всяческую психологию – выдавливаю:

– Пшёл вон, клоун! Из моей головы и из моей жизни! Зеро тебе выпало, козлу убогому! Думаешь, после такого я хоть раз тебя послушаю?!

Кубок падает на пол.

– Эй, голосишко!

В ответ – тишина.

Что ж, он оказался умнее, чем думалось. Я бы на его месте тоже поскорее свалил.

Когда мы с Ниной уже шли к воротам, из окна высунулся Иван и радостно проорал:

– Ты, контактёр! Коньяк готовь, вечером в гости приду!

И тут Ниночка чуть сжала мою руку, повернулась на каблуках и звонким голосом заявила:

– Не-а! Будет шампанское. На помолвке всегда пьют шампанское!

О как! А я-то опасался, что с этим вопросом у меня будут сложности…

И тут, отлично видимая на васильковой голубизне летнего полудня, небосвод снова прочертила сияющая звезда.

До самого горизонта.

Макс сосредоточенно строил башню из ластиков и карандашей – наверняка обдумывал новую гениальную идею. Башня угрожающе кренилась вправо. Вилена и Михаил колдовали над блок-схемами. Маришка трудолюбиво щёлкала по клаве, наполняя жизнью и смыслом очередную математическую модель. Борис Викторович обложился реферативными журналами так, что только лысина торчала, и что-то там смотрел – может, новое оборудование подыскивал, может, ещё что. Всё как обычно. Повседневная жизнь.

Одной мне скучно. Забыли про меня. Конечно, что мне поручишь, лаборантке с более чем средним образованием и без царя в голове! Отчёт я перепечатала, табель заполнила, а схем с цветными квадратиками для очередной конференции, видимо, пока не требовалось.

В стекло билась муха. Большая, голенастая, светло-серая с красными глазами. Единственное непривычное существо во всей лаборатории. Странно она билась.

Тюк-тюк по стеклу. Вираж. Тюк-тюк-тюк. Опять вираж. Тюк-тюк-тюк-тюк! Это становилось интересным.

Я протянула руку и подёргала Маришу за рукав:

– Мариш! Смотри, какая зверюга…

Тюк-тюк-тюк-тюк-тюк!

– Мариш! Она…

– Отстань, – отрезала та, не оборачиваясь. – Видишь, я занята? Иди вон в буфет, булочек купи, обед скоро. Деньги – сама-знаешь-где.

Тюк! Тюк-тюк!

Я посмотрела на насекомое: муха и летала необычно. Не металась по комнате, а отстучав, сколько надо, подавалась назад сантиметров на десять не разворачиваясь (разве мухи так умеют?), потом закладывала вираж точно по кругу и только потом выдавала очередную порцию ударов по стеклу. Точнёхонько отмеренную порцию! Ладно, на Маришке свет клином не сошёлся.

– Макс… посмотри, какая странная муха…

Макс повернулся, и стёрочно-карандашная башня, тут же воспользовавшись моментом, с грохотом рассыпалась. Жёлтые «кох-и-норы» и коричневые «конструкторы» покатились по столу, роняя грифели.