Реставрация - Роуз Тремейн

Это и было пятым началом.

Теперь мне предстояло опекать не собак, а самую молодую из королевских любовниц. Когда я покинул комнату короля, меня больше всего интересовал практический вопрос: как далеко от Лондона и в каком направлении (северо-восточном или северном) расположено графство Норфолк.

День перед свадьбой моей невесте вместе с подружками следовало провести — как того требовал обычай — в доме своего отца. Утром я подъеду (из довольно скромной гостиной, в которую меня вынудили въехать вечером шестого июня) к ее дверям в сопровождении бегущих впереди с визгом жителей деревни в домотканых подвязках, нарядных бантиках, лентах и прочих украшениях; все это под звуки флейт и виол, стук тамбуринов. Я с нетерпением ждал этой церемонии. Не стоит напоминать, что я падок до всяких развлечений, и шумное пышное празднество вполне в моем вкусе.

Мне не терпелось поскорее надеть свадебный наряд, придуманный королем и пошитый его личным портным: восхитительную белую шелковую рубашку, алую ленту, штаны в белую и золотую полоски, белые чулки, лиловые башмаки с золотыми пряжками, черный парчовый камзол и темно-лиловую шляпу с такими роскошными белыми перьями, что издали можно было подумать, будто на голове у меня трехмачтовый бриг.

Я, конечно же, пригласил на свадьбу Пирса, но он отклонил приглашение, чем очень меня расстроил. Хотелось покрасоваться перед ним в свадебном наряде. Думаю, он отказался не из зависти или по недоброжелательству, а от страха, что при виде меня у него остановится кровообращение, — тут он вступал в противоречие со своим учителем Уильямом Гарвеем,[13]который первый понял, что кровь циркулирует по телу: выходит из сердца и вновь поступает в него по легочным венам. «Не проходит и дня, — как-то сказал мне Пирс, — чтобы я не чувствовал в себе УГ». (Пирс склонен к таким метафизическим высказываниям, но я люблю его, и потому отношусь к этому снисходительно.)

В середине апреля мне пришлось ехать к отцу моей невесты, сэру Джошуа Клеменсу, просить руки его дочери. Похоже, король уже побывал тут и поручился за меня, представив владельца поместья Биднолд в Норфолке как человека честного, способного, богатого, помышляющего только о том, чтобы сделать его дочь обеспеченной и счастливой.

Поэтому сэр Джошуа Клеменс принял меня очень радушно, угостил хересом и только раз отвел глаза, когда я пролил вино на шелковую обивку кресла; он заверил меня, что королевского слова ему достаточно, чтобы со спокойной душой вручить мне красавицу дочь. Не ясно только, знал ли сэр Джошуа ко времени свадьбы, что Селия — любовница короля. Подозреваю, что знал и гордился этим. Ведь король в нашем мире — все равно что Бог или сама Вера. Он источник красоты и могущества, по которым мы все тоскуем и мечтаем, чтобы с их помощью успокоились наши разгоряченные сердца. Сэр Джошуа произвел на меня впечатление разумного и во всех отношениях благородного человека, но даже он густо покраснел от удовольствия, услышав, что король удостоит своим присутствием нашу свадьбу. Он поведал мне, что величайшей радостью его жизни является музыка — в частности, игра на виоле да гамба. «Я буду играть на свадьбе моей дочери, — сказал он восторженно, — тогда же сбудется и моя давняя мечта: восстановленный на троне король услышит мою игру».

До свадьбы у меня было несколько встреч с Селией — каждый раз под надзором короля; моя невеста была так пылко влюблена (об этом говорил весь Лондон), что ни на секунду не сводила с его лица своих карих глаз. На этих свиданиях я прекрасно понимал, что мое присутствие здесь лишнее, но всячески подавлял эту мысль: меня очаровали карты Норфолка, на которых король показал мне поместье Биднолд и прилегающие к нему земли.

Насколько смог, я рассмотрел на этих мимолетных встречах свою невесту: около двадцати лет, очень хорошенькая, черты лица мелкие. Бледная, чистая кожа. Руки маленькие. Светло-каштановые волосы убраны с помощью лент назад и оттуда свободно падают локонами на плечи. Плоская грудь, узкая ножка. Выражение лица спокойное, как у ее отца. Отдавая должное ее неброской красоте, я с облегчением отметил, что она совсем не в моем вкусе: слишком изящна, слишком прямо держится, слишком целомудренные изгибы тела. Рядом с Рози Пьерпойнт (несмотря на изобилие женщин при дворе, я не находил в себе сил порвать с этой озорной распутницей) Селия выглядела бы как мышка рядом с кошкой. В любовных забавах мне нужен хищный клюв и острые когти. Я люблю жаркую схватку, чуть ли не потасовку. Пассивность, которую я видел в Селии, делала ее в моем порочном воображении существом совершенно бесполезным.

Вы спросите, как прошла моя брачная ночь? Что ж, в свое время узнаете, скажу только, что ни у кого в Англии не было второй такой. Но сначала я должен рассказать о поездке в Биднолд вместе с королем и Селией.

Барский дом, выстроенный при Якове I[14]и окруженный крепостным рвом, стоял посреди обширного парка, где мирно паслись маралы. Внутреннее убранство дома было простое и унылое, оно отражало пуританские вкусы ее прежнего незадачливого владельца, Джона Лузли, эсквайра. Скучный интерьер удручил меня, но в то же время пробудил фантазию: я решил, что изменю эти мрачные комнаты — пусть в малиновых и красных тонах, в охре и золоте, в буйстве красок и света отразится моя необузданная, не знающая удержу натура. Я все здесь переделаю. Распахну двери этого дома, и его новый облик раскроется перед всеми, как сложнейшая анатомия скворца раскрылась предо мною в луче света, проникающего из люка в угольном погребе.

Во время первого посещения Биднолда я, оставив короля и Селию одних (они благопристойно восседали на тюдоровской скамье), переходил из комнаты в комнату, и зрелище моего будущего дома гак распалило меня, что я скинул камзол, развязал пояс и бросил их куда попало. Мой дом! А я-то думал, что придется всю жизнь ютиться в крошечной квартирке. Теперь же у меня тридцать комнат — есть где развернуться. В одной почти круглой комнате в Западной башне я непроизвольно взвизгнул от восхищения — так прекрасно было это помещение; я не знал его предназначений да и не интересовался этим, но сразу понял, что его можно довести до совершенства. Казалось, именно здесь, в Биднолде, я получил то, что Гарвей называет «восхитительным пиром ума». И это был мой пир! Я сел, снял парик, почесал щетину и расплакался от счастья.

Все были довольны, приготовления к свадьбе шли полным ходом. То, что мы с Селией слова друг другу не сказали и она смотрела на меня с явной неприязнью, похоже, не имело никакого значения. Расстояния, которые преодолевал король, чтобы сохранить Селию (несмотря на ревность леди Каслмейн), убедили ее в силе его любви. Он успокоил ее, сказав то же, что в свое время сказал и мне: «Физической близости между вами не будет. Во время моего отсутствия ты станешь оказывать ей братские знаки внимания, а она будет тут за хозяйку».