Бесноватые - Кристофер Фаулер

— Где ты был, черт возьми? — спросил Стив. — Мы тебя искали.

— Вон там, за дорогой, — я указал рукой в темень позади.

— Мы там смотрели, — Сирил явно мне не верил.

— Я был около «Мерседеса», — я слабо представлял, с чего начать рассказ о том, чему стал свидетелем и как безнадежно потерпел неудачу, пытаясь вмешаться.

— Какой «Мерседес»? Там не было никакой машины.

— Что ты несешь, она там.

— Да нет, приятель.

— Пошли со мной, — я схватил Стива за рукав, таща за собой их всех. — Пока они еще не смылись.

Мы прошли через туннель ветвей, туда, где я встретил путешественников и их жертву, но никаких признаков «Мерседеса» там не было, и уже слишком стемнело, чтобы разглядеть канаву с кровью.

— Они, наверное, спрятали тело в лесу! — кричал я. — Помогите же, может, она еще жива!

Я все еще пытался проломиться через кустарник, когда меня схватили за руки и вытащили к автобусу, в ночь, утыканную звездами…

Затем все пошло наперекосяк. Мы заночевали в автобусе, утром снова искали дорогу, но ничего не нашли. Дон съездил на попутке в ближайший городок, и автобус удалось починить. Я посовещался с остальными, отправился в полицию и, в конце концов, уговорил их выслушать меня.

Два недоверчивых жандарма доставили меня на то место, где я, как мне думалось, видел «Мерседес», по мы не смогли найти ту прогалину. Один отрезок дороги походил на другой, и через какое-то время они перестали даже делать вид, что верят мне. Остаток отпуска был катастрофой. Сэнди разозлилась и уехала назад за своей машиной без нас. Мы отправились дальше, пьяно развлекаясь, пока автобус опять не сломался. На этот раз он отверг все попытки его починить, и нам пришлось его бросить. Последний раз я видел наш большой красный даблдекер на стоянке у цементного завода, где он был брошен ржаветь под открытым небом.

Мы возвратились домой на поезде и на пароме.

После этого наша четверка распалась. Мы снова стали называть друг друга настоящими именами. А те, другие имена, принадлежали героям из фильмов, которым мы подражали.

«Дон» умер от передозировки наркотиков в двадцать восемь лет. «Стив» просто исчез. Только мы с «Сирилом» продолжаем поддерживать отношения, хотя он теперь выступает под своим настоящим именем — Майкл. А я остаюсь просто Сэмом. Я уже не тот худощавый подросток, каким был, и очень прилично прибавил в весе. Мне приходится много тратиться на деловые обеды с клиентами, — их надо ублажать. Наша компания кругом в долгах, и если аудиторы начнут копать, у всех будут неприятности. Майкл поседел и выглядит неважно. Он женат на женщине, которую ненавидит, а я кручу с ней роман за его спиной. Мы слишком много пьем. Мы слишком много лжем. Мы собираемся поехать вместе в отпуск во Францию — на «Мерседесе».

Мне было семнадцать, когда я встретил того выродка, каким стал. Сейчас мне сорок, и не проходит дня, чтобы я не думал о том закатном вечере в лесу. Я уже сделал все, чтобы оказаться на той темной прогалине. Я видел человека, которым стал, и уже ни черта не могу с этим поделать. Однажды упав, уже не поднимешься.

Но чем сильнее надо мной сгущаются роковые тучи, тем больше мне не хватает того автобуса, дружбы, смеха и чистоты — всего того, что у меня было до первого летнего отпуска.

Он был гораздо красивее, чем я воображал. Замок находится над темно-зеленой долиной, с трех сторон окруженной лесистой австрийской землей. На отдалении виднелась огромная синяя двойная вершина горы Ватцманн, гребень которой был завален глубокими первыми снегами наступающей зимы. К югу лежит Кёнигзее — живописное альпийское озеро из разряда тех, которые так любил изображать на своих картинах фюрер.

Хотя сейчас Берхтесгаден — город ленивых развлечений, некогда в нем находились соляные копи, а позже он стал летней резиденцией баварских монархов. Здесь бушевало много бешеной, дурной крови.

Мой возница довез меня до фуникулера, соединяющего город с Оберзальцбергом, который находится в пятистах метрах над Берхтесгаденом. Некоторое время, вплоть до нашего прибытия к элегантному фасаду резиденции, шел густой снег. Слуги моего хозяина ждали во дворе, готовые нас приветствовать, их руки и лица были прозрачными от холода, а снег, улегшийся на их плечи подобно эполетам, свидетельствовал о том, что они стояли там с самого начала снегопада.

Я знал, что если не считать Бергхоф, здесь находятся частные дома Геринга, Мартина Бормана и других нацистских лидеров, а серые цементные образования на вершине холма — это их бомбоубежища, принадлежащие им строения, их тайные укрытия. Людям обычно говорят, что наш хозяин ведет простую, непритязательную жизнь. Как же просто их обмануть! Я слышал, что его убежище называют «шале». Берхтесгаден же похож на шале не больше, чем на замок Дракулы. Впрочем, красный и золотой цвета доминируют не столько здесь, сколько на сборищах, где реют их бесконечные мрачные стяги — километры красного с черными печатями свастик.

Лакеи в ливреях с готовностью выступили вперед и забрали наш багаж. У меня не было при себе ничего, кроме маленького кожаного чемоданчика, и выпускать его из рук мне не хотелось, но есть такая вещь, как охрана. Мне сказали, что чемодан перенесут в мою комнату, но я был уверен: это произойдет только после тщательного осмотра его содержимого.

— Энтони Петтифер? — Я услышал, как назвали мое имя. В свете всего того, что мне было известно о гитлеровских перекличках, в этот момент у меня по коже прошел мороз. Я вступил в мраморное фойе, где меня поприветствовал строгий, остролицый джентльмен по имени герр Кеттнер. Каждого из нас поприветствовали по очереди и всех одинаково официально. По-английски здесь не говорили; допустить присутствие в этом месте людей других национальностей было невозможно.

— Фюрер сожалеет, что он не сможет быть на обеде сегодня вечером. Срочное дело требует его присутствия в Берлине. Мы надеемся, однако, что он вернется завтра.

Кеттнер сообщил, что он возглавляет хозяйственную службу, но у него были повадки матерого эсэсовца. Он проводил нас в главную гостиную. Нас было четверо: я сам, который, по идее, представлял «Таймс», американский магнат но имени Кейн, подвизавшийся в сфере недвижимости, пресс-атташе из Берлина по фамилии Швеннер и, конечно же, лучезарно прекрасная Вирджиния Пернан, с которой у нас некогда был роман.

— Вы, безусловно, понимаете, как высоко фюрер ценит удобство, — сказал Кеттнер. — Его удовлетворяет только самое лучшее.

Гостиная меня поразила. Она была не меньше шестидесяти футов в длину и сорока в ширину. В центре ее тянулся огромный дубовый стол, стоявший на обширном персидском ковре. На мягко подсвеченных стенах висели четыре гравюры Альбрехта Дюрера. Мне говорили, что комната, в которой Гитлер обычно принимал своих гостей, могла похвастаться несравненным видом на Альпы, и в ней имелся вольер для редких птиц, но во время нашего визита эту комнату нам не показали.