Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов

Выходные дни проходили в спортивных соревнованиях. Каждая часть имела хорошие спортивные площадки, а полки — стадионы. Части соревновались в футболе, сдаче норм ГТО, беге, метании гранаты, проводились спортивные игры: бег в мешках, перетягивание каната, рубка лозы у конников кавэскадрона и артиллеристов, подтягивание на турнике, кольцах, лазание по канату, прыжки через коня, плавание на дистанции. На стадионах гремела музыка духовых оркестров полков. Вечером выступала художественная самодеятельность, показывали кинокартины. Большое внимание уделялось красноармейской песне. Нам поручали находить в ротах запевал, способных бойцов для участия в самодеятельности, хороших спортсменов. В выходные дни политработники не отдыхали — надо было организовывать, обеспечивать массовые мероприятия. Лишь после обеда мы получали передышку.

Традиции в дивизии блюлись свято, и спрашивали с нас строго. Запомнился эпизод проверки заместителем командующего войсками округа командно-политического состава по сдаче норм ГТО. Он приказал выстроить всех, кто сдал нормы ГТО, и заставил побежать стометровку и 1000 метров в сапогах и гимнастерках. Никто из проверяющихся не уложился во времени, и он отобрал у всех бежавших удостоверения о сдаче на ГТО и порвал. Когда ему сказали, что нормы по бегу мы сдавали в тапочках и майках, а не в сапогах и гимнастерках, он ответил: «Вы что, с японцами в тапочках и трусах собираетесь воевать?» Вот такие были проверки!

В августе умер мой тяжело болевший отец, и мне пришлось просить отпуск, чтобы уехать на похороны. Когда я вернулся в часть, то комиссар потребовал справку о том, что я действительно хоронил отца. Я показал ему вырезку из нашей газеты о смерти отца, но он и этому не верил, все сомневался. Это очень обидело меня. Работа валилась из рук, ночами я не спал, потерял аппетит, вся обстановка давила меня. Я не выдержал и пошел к начальнику политотдела Сергееву, которому сказал, что больше работать не могу, ничего у меня не получается, и попросил уволить меня из армии. Требовательный, но душевный человек, Сергеев выслушал меня и сказал, что уволить из армии меня он не может, это не в его власти: «Вас из армии не уволят, надо служить. А со службой у вас получается, вы будете хорошим политработником. Осенью пошлем вас на учебу в Москву и должность подберем другую». Я попросил разрешения идти, вышел и никогда никому об этом не рассказывал.

Постепенно жизнь вошла в норму: лагерная жизнь продолжалась. В конце лагерного сбора проводились заключительные учения между двумя дивизиями: нашей и горьковской (14-й). Наша рота давала нейтральную связь для посредников учений. После учений дивизия в строю проходила через деревни со знаменами и оркестрами. Население очень дружно встречало красноармейцев: люди выносили на столы молоко, яблоки, огурцы — все, чем были богаты; девушки подносили цветы.

В лагерь приезжало руководство корпуса (Кулик и Говорухин), начальство из штаба Московского военного округа, политуправления, представители партийных и советских органов, профсоюзные и комсомольские областные представители, шефы от предприятий Ярославля. В заключение лагерного сбора, как и перед открытием, прошли митинг и парад частей дивизий, а после учений проводился разбор действий всех частей дивизии. Разборы были строгие, и многим попадало по заслугам. Наш же батальон ругали мало: наш командир Кожетев был очень опытным связистом и умело руководил подчиненными.

Закончив лагерный период учебы, части дивизии готовились к отъезду на зимние квартиры. Наш батальон выезжал первым эшелоном. Переменный состав дивизии подлежал увольнению в запас до следующего лагерного сбора. За время сборов переменникам начислялась средняя зарплата. Среди них находились люди, которые пытались тяжелую службу на сборах заменить длительным арестом: умышленно совершали проступки и попадали на гауптвахту. Там их отправляли на работу, которая была легче, чем изнурительные марши и броски. Они надеялись, что выедут домой вместе со всеми, но этот прием обернулся против нарушителей дисциплины. Им продлили пребывание в армии на столько дней, сколько они находились на гауптвахте, — и за этот срок зарплата им не выплачивалась.

Уже в первых числах сентября наш батальон был в Ярославле, а в середине сентября нас с Колотушкиным направили на месячные курсы усовершенствования политсостава РККА им. В.И. Ленина. Перед отъездом я отдал брату большую часть своей гражданской одежды. Теперь я понимал, что в армии я надолго.

Занятия на курсах начались на второй день после приезда в Москву. За месяц мы ознакомились с приемами и методами ведения политработы в роте и разъехались по своим частям. Приехав в батальон, я узнал, что меня перевели политруком в учебную стрелковую роту в 53-й стрелковый полк (он стоял в Рыбинске) — по этой должности я имел право носить в петлицах три кубика. Одновременно я узнал, что меня направляют на годичные курсы усовершенствования туда, откуда я только приехал.

Я получил зимнее обмундирование (шинель мне сшили еще в лагерях), перешил буденновку, — и вот я снова в Москве, на тех же курсах усовершенствования, но теперь на год. Здесь были три направления усовершенствования политсостава армии: начальники клубов частей, политруки рот и пропагандисты частей. В группе политруков я пробыл два или три дня, и начальник группы пропагандистов Ширяев перевел меня к себе. После вступительного экзамена по истории партии меня зачислили в группу, и я был очень этому рад: быть инструктором пропаганды — это значительно ближе к труду преподавателя, чем быть политруком.

Учеба начиналась после ноябрьских праздников, и пока нас отпустили во внеплановый краткосрочный отпуск. Я решил навестить Валю в Гаютине и пешком прошел 51 километр, чтобы ее увидеть. Переночевав, я прошел столько же обратно, и дня через два уехал в Москву. На курсах пропагандистов за год учебы нам предстояло изучать историю партии, политическую экономию, ленинизм, географию, русский язык, уставы, военную технику, овладеть нормативами по физической подготовке. Лекции нам читали опытные преподаватели, и я занимался с большим усердием. Большое внимание уделялось нашему культурному развитию. Над курсами были два знаменитых шефа: «Мосфильм» и МХАТ Первый.[4]Много времени уделялось и нашему физическому развитию; почти ежедневно были уроки физкультуры: упражнения на брусьях, турнике, на коне, игры в футбол, городки, волейбол, бег, а зимой — ходьба на лыжах. Командир взвода занимался с нами ежедневно, он был очень сильным физически, великолепно ходил на лыжах, прекрасно стрелял из всех видов оружия и числился среди лучших пулеметчиков в армии. Каждое утро нас выводили на утреннюю прогулку, мы делали физические упражнения, бегали. До 15 градусов мороза нас выводили в гимнастерках, а если было холоднее — в шинелях. Питание было организовано отлично. В буфете всегда можно было купить сливочное масло, белый хлеб по коммерческим ценам (пока еще существовала карточная система снабжения населения).

Интересно, что белье в стирку мы отдавали в прачечную, обслуживаемую китайцами. Они приходили к нам на курсы и забирали белье в стирку, выдавая квитанции на китайском языке; отдашь 7–10 вещей, а приемщик ставит на бумажке два-три иероглифа. Я как-то спросил, правильно ли записаны вещи, так он взял расписку, что дал мне и прочитал названия всех вещей, сданных мною. За весь период нашего обучения ни у кого в прачечной ничего из белья не пропало.