Экспресс Токио - Монтана - Ричард Бротиган

Я люблю рыболовные магазины. Они — храмы детской романтики, я провел в них тысячи часов, преклонив колена перед могуществом удочек и спиннингов, что, будто религия, ведут нас к рекам, озерам и рыбалке в страну Фантазию, где я поймаю все капли воды на этой планете.

Весь следующий день я готовлюсь к рыбалке. Я выбираю семифутовую удочку и решаю попытать счастья в горном ручье.

Я достаю высокие сапоги и рыболовную куртку.

Я решаю, какие возьму с собой приманки. Моя японская жена украдкой, но внимательно наблюдает за приготовлениями, которыми я занят с таким неприкрытым энтузиазмом.

Я уже у порога, пора идти на рыбалку, и тут она говорит:

— Не забудь «клинексы».

— Что? — спрашиваю. Я ловлю рыбу уже треть века, и «клинексы» никогда не имели отношения к моей рыбалке.

— Возьми с собой «клинексы».

— Что?

Я занимаю четкую оборонительную позицию и пытаюсь разобраться с этим совсем новым аспектом рыбалки, который никогда раньше не приходил мне в голову.

— Вдруг ты чихнешь.

Я задумываюсь.

И вправду.

В какой-то случайный миг, словно быстрая птица, нежданное и зачарованное наваждение вдруг влетело ко мне в мысли, посидело чуть-чуть на ветках разума, поглядело на меня с довольным видом и улетело, чтобы позже вернуться столь же ненадолго. Оно всегда возвращается.

Другими словами — Школа Гармоники!

Сон наяву: школа, где все играют на гармониках — ученики, учителя, директор, вахтер и столовский повар.

У каждого своя гармоника, все играют с той минуты, когда школа открывается, и до закрытия. Школа Гармоники — отличная школа, в ней учат единственному предмету — игре на гармонике, а после уроков ученики несут гармоники домой, чтобы делать домашние задания.

В Школе Гармоники нет ни футбольной, ни баскетбольной, ни бейсбольной команд. Зато есть гармонические команды, которые с радостью ввязываются в любые состязания и никогда не проигрывают.

В первый школьный день, каждый сентябрь, новички получают гармоники, а в последний выпускники уносят гармоники с собой: гармоники — это их аттестаты.

Вокруг Школы Гармоники растут прекрасные зеленые деревья, с сентября по июнь в листьях разносится гармонический ветерок, а сама школа слышна за многие мили.

Эту совершенно особую концепцию образования можно назвать Школой Гармоники, и никак иначе.

Еду в город: могилы обернулись припорошенным ветром и теперь мягко закручиваются на другой стороне дороги, но бояться нечего. Обычный в Монтане зимний день проходит мимо кладбища, на котором нет сейчас других знаков препинания, кроме, торчащих из снега пластмассовых цветов.

Кладбище современное, без крестов и надгробий. Спроектировано грамотно, как холодильник, со вкопанными в землю железными колышками: о том, что это кладбище, напоминают лишь пластмассовые цветы и запорошенный ветер, что дует с могил и ластится к дороге. Спустившись с гор, ветер помогает могилам оторваться от якорей серьезности.

Еду мимо: и чудится мне, что могилы почти шалят, они рады оторваться от швартовов, портов приписки, морских графиков и груза молчания.

В этот зимний день могилы свободны — и счастливы.

Телефону незачем звонить в воскресенье среди ночи, да еще так долго.

Кофейня совсем закрыта.

Здесь продают кофе не чашками, а фунтами, так что некому сидеть, попивая, и ждать телефонного звонка.

Здесь жарят кофейные зерна и продают их либо прямо так, либо молотыми, как пожелаете, смотря зачем вам нужна чашка кофе, чего вы ждете от кофейных зерен. Может, вы предпочитаете Шекспира. А кого-то интересуют Лорел и Харди.

Но телефон все звонит.

Кофейня пуста, не считая кофежарочного аппарата, чье истинное назначение, судя по виду, — нечто средневековое, далекое от жарки кофейных зерен, какая-нибудь пакость из девятого века.

Рядом ждут прожарки безмолвные мешки кофейных зерен. Они прибыли из Южной Америки, Африки, из каких-то таких краев, далеких, загадочных — однако не таких загадочных, как телефонные звонки. Кофейня закрылась в шесть вечера.

В субботу.

Сейчас два ночи.

Воскресенье.

Телефон все звонит.

Кто там, на другом конце провода? О чем думает этот человек, слушая, как звонит телефон в пустой кофейне, где никто не снимет трубку до восьми утра понедельника? Пока звонит телефон, он сидит или стоит? Это мужчина или женщина?

Одно, по крайней мере, мы знаем точно: человек нашел себе занятие.

Она не пропадет. Я не позволю ей пропасть. Я не хочу потерять ее навсегда, ведь, честно говоря, я — один из немногих людей на этой планете, которым, черт подери, есть до нее дело, кроме разве что друзей и родственников, если они у нее есть.

В стране, населенной 218 миллионами американцев, я — единственный американец, который о ней думает. Больше о ней не думает никто — ни в Советском Союзе, ни в Китае, ни в Норвегии, ни во Франции …ни на целом Африканском континенте.

На станции Харадзюку я ждал поезда, который по ветке Яманотэ довезет меня домой в Синдзюку. Платформа повернута к роскошному зеленому холму: густая высокая трава, много деревьев и кустов — такое видеть в Токио всегда приятно.

Я не помню, ждала ли она вместе со мной поезда, хотя наверняка да, ждала, может даже стояла рядом — потому я и пишу сейчас эту историю.

Подошел поезд на Синдзюку.

Тоже зеленый, но не роскошный и почти тропический, как холм рядом со станцией. Этот поезд как-то металлически износился. Выцвел, точно мечты старика о той давней весне, когда он, кажется, был даже молод, и все, что открывалось впереди, теперь сзади.

Мы вошли в поезд.

Все места заняты, нам пришлось стоять, и тут я обратил на нее внимание: высокая для японки, примерно пять футов семь дюймов. На ней было простое белое платье, и во всем чувствовалась очень спокойная, почти безмятежная печаль.

Сперва ее рост и печаль захватили внимание, потом за те шесть или семь минут, пока состав ехал до Синдзюку, она завладела всеми моими мыслями и по сей день остается там, чему свидетельство эти строчки.

На следующей остановке сидевший передо мной мужчина встал, и место освободилось. Я чувствовал: она ждет, когда сяду я, но я стоял. Стоял и ждал, когда сядет она. Рядом никого не было, так что я, очевидно, уступал ей место.

Я слал ей мысли: «Пожалуйста, садитесь. Я хочу, чтобы вы сели». Но она все так же стояла рядом и глядела на свободное место.