Братство Камня - Лоренсо Сильва

Отец Хафер снова сощурил глаза.

— Превосходно.

— Смотря в каком смысле. Орден отшельников обеспечивает свою независимость за счет продукта, предназначенного для увеселений. Конечно, ликер производит мирское братство, а не сами монахи. Но, как бы там ни было, для меня это противоречие несущественно.

Его обслуживали братья, не связанные обетом отшельничества и жившие в другом крыле здания, где были также часовня, трапезная, кухня и помещение для гостей. Его спартанскую пищу подавали ему через окошко в двери рабочей комнаты. По большим праздникам и по воскресеньям он должен был покидать свою никогда не запиравшуюся келью и вместе с другими отшельниками обедать в трапезной. В этих случаях затворникам разрешалось обменяться несколькими словами, но он ни разу ни с кем не заговорил. Ему также полагалось приходить в часовню в полночь на заутреню, в восемь утра на мессу и в шесть вечера на вечернюю службу. Он не любил этих нарушений уединения и предпочел бы молиться в келье.

В келье его отвлекала только мышь.

— Обеты, — нахмурившись, произнес отец Хафер, — вы и вправду думали над их серьезностью? Обеты нищенства, целомудрия и послушания, они трудны сами по себе. Но прибавьте к ним еще и клятву верности принципам картезианства. Послушайте, я вынужден говорить прямо. Когда мы обсуждаем кандидатуры наших просителей, то обычно отвергаем молодых людей. Их незрелость заставляет нас усомниться в том, что они смогут сдержать клятву одиночества. Непослушание же просто недопустимо.

— Если я нарушу клятву, то заслужу вечное проклятие.

— Верно. Но даже осознание собственной вины не вернет вам утерянного благоволения. Единственной альтернативой в таком случае будет просьба об особой милости. Такая серьезная просьба должна рассматриваться в течение нескольких месяцев. И если вы тем временем умрете…

— Это будет не так важно.

— Я не…

— Я уже осужден на вечное проклятие.

Отец Хафер вздрогнул и повысил голос:

— Потому что в течение тринадцати лет не исполняли свой пасхальный долг? По сравнению с нарушением священного обета этот грех весьма невелик. От него я мог бы вас освободить, выслушав вашу исповедь и допустив к причастию. Но даже исповедь не сможет спасти вашу душу, если вы не получите особого разрешения и все-таки нарушите клятву. Поэтому вы должны понять причину, по которой комитет, вероятно, отклонит вашу просьбу о вступлении в орден. Если мы вас примем, но будем сомневаться в вашей способности придерживаться образа жизни картезианцев, то тем самым мы проявим неуважение к клятвам, которые вы дадите. Мы в немалой степени будем способствовать тому, что вы заслужите вечное проклятие, а значит, разделим с вами вашу вину. Мы подвергнем опасности наши собственные души.

— Если вы не примете меня, то тем более возьмете на себя грех.

— Грех за что?

— За то, что я буду вынужден сделать. Я сказал, что чувствую себя осужденным на вечное проклятие. Я не имел в виду свои неисполненные пасхальные обязанности.

— Тогда что же?

— Я хочу покончить с собой.

Это случилось на пятом году его пребывания в монастыре, в один из осенних дней, уже после того, как первый холод пестрым разноцветьем раскрасил листья кленов. Он стоял на коленях на деревянном полу рабочей комнаты и молился, как вдруг сбоку от себя заметил какое-то быстрое движение. Это мог быть обман зрения, результат перенапряжения. У него на лбу выступила испарина. Устыдившись своей рассеянности, он вновь вернулся к словам молитвы, которые могли бы отогнать жуткие тени его прошлого.

Однако движение не прекращалось — едва заметное, но все-таки существующее. На какой-то миг он вообразил, что в своем усердии достиг стадии появления галлюцинаций — многие монахи рассказывали друг другу о посещавших их видениях, — но от подобного предположения его удержали как скептицизм, так и смирение, а кроме того, движение совершалось на полу, у самого основания стены. Какой религиозный образ мог возникнуть в таком неподходящем месте?

Предположив, что ему послано испытание на твердость дуда, он решил не смотреть в ту сторону, однако вскоре опять боковым зрением уловил мелькнувшее серое пятно и тогда, поддавшись минутной слабости, впоследствии спасшей ему жизнь, повернул голову вправо и у стены увидел маленькую серую мышь.

Дрю застыл от изумления.

Очевидно, такое же чувство испытала и она. Некоторое время они разглядывали друг друга. Наконец, потеряв терпение, мышь пошевелила усами. Дрю непроизвольно поморщился. Испугавшись, мышь с поразительной быстротой юркнула в небольшое отверстие под стеной.

Дрю хотел рассмеяться, но вместо этого нахмурился. Еще вчера, когда он уходил на заутреню, стена была ровной и гладкой. Он присмотрелся к свежей древесной трухе перед черным отверстием норы и стал обдумывать свои дальнейшие действия. На следующей заутрене можно было обратиться к одному из послушников и взять у него мышеловку или какую-нибудь отраву. Послушник мог бы заделать отверстие.

Но стоило ли? Наступали холода, и мышь искала в монастыре убежища. В некотором смысле она напоминала его самого.

Эта мысль показалась ему несерьезной. Конечно, у них было не так много общего. Кроме того, в стене могли появиться оголенные электрические провода. Делить келью с новым жильцом было просто непрактично.

Тем не менее, мышь заинтересовала его. В ней была какая-то отвага. И она была такая…

Беззащитная, подумал он. Я бы запросто мог убить ее.

Но нет, больше никогда. Никого, даже мышь.

Он решил оставить ее у себя. На испытательный срок. До первого нарушения режима.

Пока будет соблюдать целибат, позволил он себе пошутить.

Отец Хафер побледнел.

— Вы хотите сказать?..

— Я прошу вас дать мне шанс на спасение. В ином случае…

— Если я отвергну вашу просьбу, то возьму на себя ответственность за ваше самоубийство? За то, что ваша душа окажется в аду? Это абсурдно.

— Это логика, которой вы придерживались минуту назад. Вы же сами сказали, что будете чувствовать свою вину, если позволите мне пренебречь вашими предостережениями, нарушить клятву и заслужить вечное проклятье.

— А теперь я окажусь виновным в том, что не приму вас и вы заслужите проклятье, совершив самоубийство? Это смешно, — сказал отец Хафер. — Послушайте, знаете ли вы, с кем говорите? Я здесь исполняю волю Всевышнего. Я попытался с уважением отнестись к вашей просьбе, а вы сейчас обвиняете меня в том, что… Извините, но мне остается лишь указать вам на дверь.

— Но вы исполняете волю Всевышнего. Вы не повернетесь ко мне спиной.