Шалунья Нулгынэт - Мария Федотова

Хотела и на следующий день повеселиться, да кто-то из моих свистулек выковырял железные пробочки. Перестали игрушки свистеть. Я закричала:

– Где пробки? Кто мои игрушки без голоса оставил?!

– Это не я!

– Не я, – отпираются.

Никто не хочет признаваться. До сих пор не признаются, вот какие!

Небольшой пригорок, на котором остались мы с мамой и десяток малорослых оленей, со всех сторон окружён водой – белесой, как чай с молоком. Сидим в крохотном чуме. Дров нет. К счастью, отдельные поленья можно найти в воде. Мама «заарканивает» их, как олешек, и подводит к берегу. Топляком оживляем печку. Иногда нет и этих поленьев.

Руки у мамы распухли от холодной воды. Почти ничего не держат, поэтому вся работа легла на мои плечи. Ловлю поленья, рублю, топлю печь, готовлю пищу под маминым руководством. Тут и еда кончилась. Можно было забить оленя, но руки у мамы совсем отказались работать, еле двигаются, а я ещё маленькая, не смогу поднять ружьё. Мы три дня ничего не ели.

Утром я вышла из чума и увидела, что собака Мухала треплет зайца. Мокрые оба. Видимо, заяц тонул, и собака его поймала. Я легко отобрала еду у Мухалы, та только поворчала немного.

Я приволокла добычу в чум. Освежевала, мясо промыла. Мама говорит:

– Вырежи печень и съешь сырой. Это хорошо подкрепит.

Так я и сделала. Печень была неприятной на вкус, но что делать – надо подкрепиться.

Пошли топляк собирать. Мама накинула рюкзак на плечи:

– Что найдёшь, кидай в него.

В печке затрещал весёлый огонь, и так вкусно запахло!

– Не ешь много, – советует мама. Я-то, конечно, готова съесть всё сразу. Поела и уснула. Как хорошо спать, когда в желудке тепло!

Мухала ещё несколько раз приносила зайцев и уже не ворчала, что я их у неё забираю. Для всех охотилась. Руки у мамы немножко зажили, скоро она смогла убить из ружья оленя. Собака перестала охотиться, тоже сытая. Наводнение понемногу спадало. Приехал брат с пастухами и забрал нас с островка.

…Мухалы давно нет, но я всегда помню, как она спасла нас от голода.

Как-то раз зимой собралось много народу. Согнали оленей в одно огромное стадо, давай считать. Некоторых приготовили на убой. Приехало начальство, каждому пастуху выделили по новой палатке с новой железной печкой. Даже Ванчик такую палатку получил, а ведь он совсем ещё молодой. Бежит, ликуя, вприпрыжку, а за ним бегу я. Его радости так много, что хватает и мне. Пастух поёт:

– Ванчик, можно, я буду петь твою песню? – спрашиваю я, еле поспевая за ним. Заглядываю в его весёлое лицо.

– Если чувствуешь счастье, пой, конечно, мне не жалко, – разрешает он.

– Охо-хо-хо-хо! – пою я каждому, кого встречаю на пути. – Мне подарили радость!

– Чего раскричалась? – сердится брат. – А ну перестань!

– Я не кричу, а пою. Я сегодня счастливая, вот и пою от радости! Охо-хо-хо-хо! Слышишь, как красиво получается?

– Ну, если счастливая, тогда ладно, – улыбается брат. И я слышу, как он тоже тихонько начинает напевать!

К вечеру тут и там слышится полюбившийся мотив. Я думаю: «Какой день хороший! Все-все счастливые!»

Ужинаем вместе, собравшись в самой большой палатке. Весело, шумно. Люди делятся новостями. Мне тоже хочется поделиться.

– Послушайте! – говорю я, и люди оглядываются. – А ведь мы сегодня счастливые!

Они удивляются, смотрят друг на друга.

– Девочка права!

– Так и есть!

– Праздник!

Все со мной согласились. В глазах у людей заплясали солнечные зайчики.

Этот день я крепко запомнила. Если радостно одному хорошему человеку, то всем, кто рядом, тоже становится радостно. Наверное, это и есть счастье!

Сварили свежей оленьей крови и потроха. Из костей ног выбили вкусный мозг. Брат разрубил голову оленя, мама подвесила на шесте над костром олений язык.

– Давай, сами съедим язык, когда все уйдут? – шепнула я маме.

– Нет, я приготовлю его твоему брату, – сказала она. – Придёт с охоты усталый и полакомится.

– Может, и меня кусочком угостит, – вдохнула я.

Через несколько дней брат вернулся с охоты, привёз сумку, полную лосиных языков. Мама повесила их коптить. Сказала, что есть языки будем только летом. Мяса она навялила целую груду и набила им кожаные сумы. Мне дала маленькую сумку с мясом:

– Грызи, не разбрасывай.

Я его не ела, стерегла и прятала от собак.

Наступило время, когда съели всё сушёное мясо из больших сум. Только в моей сумочке оно цело. Я была очень довольна собой. «Вот бережливая хозяйка», – думала о себе.

Летом у нас кончилось сливочное масло. Без масла сухая лепёшка горло дерёт. Мама достала копчёные языки, срезала с них тонкую кожицу и долго варила. Языки жирные, как масло.

Брат намазал лепёшку языковым маслом. Я зачерпнула лепёшкой из тарелки… Как вкусно! Мы ели это масло до тех пор, пока из посёлка не привезли сливочное.

Только к зиме кончилось моё сушёное мясо. Мы варили из него суп, сдобренный жиром, который мама вытопила летом из костного мозга.

Полезно делать припасы, они очень помогают в несытое время!

Однажды мне дали на редкость бестолкового оленя, которого хоть пинай – не поднимешь. Я обиделась и сидела в палатке. Долго не выходила.

– Седлай верхового, поехали. Другого нет, – сказали мама с братом.

Я отвернулась, делаю вид, что не слышу. «Ничего, – думаю, – без меня всё равно не уедут». Но знакомые звуки отъезда всё-таки заставили подняться.

Побежала к оленю. Он, оказывается, уже приготовлен и взнуздан. Подвела его к пригорку, попробовала вскочить на спину. Несколько раз упала – выворачивается из-под меня, и всё тут! Что за непослушный!

Скоро меня разобрала ярость, и я от злости стукнула оленя прутом по носу. И вдруг!.. Глазам не поверила – упрямец упал на колени! Я удивилась и быстренько села, пока не передумал. Поскакала вдогонку матери и брату. Они услышали топот и даже не оглянулись… Ах, так! Я слезла с оленя и уселась на землю. А они – ноль внимания!

Едва скрылись из глаз, я снова ударила оленя по носу прутом. Он опять преклонил колени. И я поскакала как прежде.