Тайный любовник - Патриция Гэфни

– О, салата вполне достаточно, – уверила она миссис Болтон. – Я все равно так устала, что не очень хочу есть.

Миссис Болтон многозначительно хмыкнула, и Софи не решилась попросить подать салат ей наверх.

– Я только переоденусь, а потом спущусь и помогу вам.

– Гм! Я смотрю, вы насажали травяных пятен на белую юбку. Их ничем не выведешь, можете сразу пустить ее на лоскуты.

– Я смогу их вывести, – неожиданно раздался голос Марис, и из глубины дома появилась высокая, массивная служанка. – Снятым молоком с крахмалом, и следа не останется.

Миссис Болтон бросила на нее мрачный взгляд исподлобья, бухнула: «Посмотрим», и, тяжело ступая, направилась в кухню.

Марис ухмыльнулась, показав неровные зубы. В руках она держала стакан с чаем.

– Вот, возьмите-ка да пойдите в сад, полюбуйтесь, как солнце заходит. Сбросьте туфли и устройтесь поудобнее, а я принесу вам туда ужин, если хотите.

– О, Марис! – с благодарностью воскликнула Софи. Марис приготовила ей божественно вкусный холодный апельсиновый чай с медом. Она была дневной служанкой и каждый вечер уходила к себе домой. В Стоун-хаузе оставалась только миссис Болтон, которая спала в комнате рядом с кухней в цокольном этаже. Софи частенько хотелось, чтобы все было наоборот.

– Наверно, я так и сделаю, – согласилась Софи. – Заодно можно обрезать увядшие рододендроны.

– Гм! – хмыкнула Марис, изображая миссис Болтон. – Я была совершенно уверена, вы ни за что не послушаетесь, чтобы сделать, как я советовала.

Девушки комично выпучили глаза и, засмеявшись, разошлись каждая в свою сторону.

Сад, который когда-то являлся гордостью матери Софи, был прекрасен: больше шести месяцев в году в нем беспрерывно цвели, сменяя друг друга, многочисленные цветы. Но чудеснее всего в саду было в сгущающихся теплых сумерках в начале июня, когда распускались тысячи роз, которые карабкались по стволам старых яблонь, по живой изгороди, ползли по бордюрам клумб, взбирались на крышу садового домика. Розы затмевали все остальные цветы своим роскошным видом и пьянящим ароматом. У Софи голова закружилась от этой красоты и благоухания; она опустилась в шезлонг возле садового домика и отогнала пчел, норовивших сесть на стакан с апельсиновым чаем. «Здравствуй, Шалун!» – сказала она, и черный кот, свернувшийся клубком на теплой от солнца мощеной дорожке, повернул мордочку и навострил уши на голос. Повеял легкий ветерок, и с акации, плавно кружась, полетели белые лепестки; некоторые из них опустились на блестящую черную спину кота, но тот не обратил на это внимания. «Надо было назвать тебя Тихоней, – пробормотала она, откидываясь в шезлонге и закрывая глаза. – Или Лентяем. Лежебокой».

Ей хотелось расслабиться, не думать ни о чем, но в голову снова полезли невеселые мысли о руднике. На биржевых торгах в четверг цены на медь снова упали; так длилось уже несколько месяцев. Игра на понижение и война в Крыму положили конец тем благословенным временам лет пять назад, когда рудник приносил сказочный доход. «Калиновый» был небольшим рудником и не мог тягаться с тем же Девонширским объединением. Один из немногих, он принадлежал одному человеку, а не группе акционеров, и она, его владелица, несла все бремя ответственности на своих плечах. Как и лорд Мортон, но тот ограничился скромными инвестициями в свой рудник, тогда как ей позарез нужны были наличные средства, причем постоянно, чтобы избежать краха. Софи и слушать не хотела дядю Юстаса, настоятельно рекомендовавшего нанять каких-нибудь авантюристов – богатых спекулянтов. Его другое предложение тоже было неприемлемым – продать «Калиновый» ему, а самой заняться делом, более подходящим для женщины: подыскать себе мужа. Но Софи намеревалась разработать собственный план привлечения акционеров. Но на сколько паев следует разделить основной капитал и какую долю из них продать? У нее было два адвоката, и каждый советовал свое.

Глаза у нее сами собой закрылись. Она поставила стакан на дорожку и обхватила руками плечи. Хуже всего, что придется расстаться с независимостью, единовластием, подумала она, зевая. Придется давать отчет в своих действиях другим пайщикам. «Калиновый» всегда принадлежал только ее отцу и никому больше. Он не продал чужакам и малой части рудника. Даже в самые тяжелые времена он так или иначе держался, отказываясь от рискованных проектов или временно увольняя рабочих, пока цены на медь вновь не поднимались. Дикон Пинни, ее доверенное лицо, вечно советовал продать часть «Калинового»; но разве ему придется иметь дело с последствиями такого решения? Ежемесячные встречи с пайщиками в Тэвистоке, выпуск акций, объявление о выплате дивидендов… ежеквартальная, а может, и каждые два месяца оплата счетов…

Она услышала шаги на каменной террасе и выпрямилась, с удивлением обнаружив, что начала клевать носом, больше того, чуть не уснула в шезлонге. То-то Марис получит удовольствие. Она обернулась, чтобы сказать ей… и увидела дядю, который уже спустился с террасы и шел к ней по траве. Два месяца назад он сильно ушиб колено и все еще ходил с изящной тростью с золотым набалдашником. Впрочем, колено давно не болело, но Юстас считал, что трость придает ему солидности и что так он больше похож на мэра. Софи порывисто поднялась, стряхнула с юбки лепестки акации и приветливо улыбнулась. Однако ответной улыбки не последовало.

– Ты, конечно, забыла, не так ли?

– Забыла о чем?

На его холеном, красивом лице застыло холодное выражение. Он был одним из известных мировых судей, и она собственными глазами видела, как подсудимые трепетали при взгляде на его неподвижное, словно мраморное, лицо.

– Об обеде у меня, – ответил он коротко. – Сегодня. Придет Роберт Кродди.

– Ах, черт! Вы правы, забыла. Простите меня.

Прощай тихий вечер в одиночестве. Она надеялась, что дядя Юстас примет разочарование, которого она не могла скрыть, за сожаление, что опоздала на обед.

Он стоял широко расставив ноги, заложив руки с тростью за спину, в точности как лондонский полисмен.

– Я ничуть не удивлен; я предполагал, что ты можешь забыть. Поэтому заглянул к тебе, прежде чем ехать домой.

«Салем» располагался в нескольких милях к северу по тэвистокской дороге. Дядя Юстас жил в Уикерли – как приличествовало мэру, – а дом Софи стоял по пути.

– Не пойму, как я могла забыть? Ведь ждала этого всю неделю. – Ей показалось, что его проницательные глаза смотрят на нее скептически. – Вы поезжайте. Скажите Онории, что я буду через час.

– Ха. Через три – так будет вернее.

– Нет, вы путаете меня с вашей дочерью, – улыбнулась она. Онория вполне могла провести три часа, одеваясь к обычному семейному обеду. – Всего один час, обещаю. Я велю Томасу заложить коляску и отвезти меня. – Это уже была уступка дяде. Она с куда большим удовольствием правила бы коляской сама, но Юстас не одобрял, когда она «носилась по дорогам», как он выражался, одна, особенно с наступлением темноты.

Он сдержанно кивнул.