Большая книга ужасов 71 - Елена Усачева

– И что у тебя там? – звонко спросил мелкий около мата и по-деловому запустил руку в пакет.

Катька глянула на Шуза. Он был единственным, кто на Катьку не смотрел. Тер свои кроссовки пальцем, удалял невидимую соринку. Все было похоже на небольшой пикничок в дурдоме. Ничего у Катьки не было, поэтому она промолчала.

– А у меня, знаешь, – заторопился мелкий, не услышав ответа на свой вопрос, – это… робота потерял, маленького такого. – Парень показал. По всему выходило и правда робот маленький. – Я думал, Петька спер, он для себя такого канючил. Я и попросил. А потом нашел робота. В рюкзаке. А ночью… это… он пришел. И это… велел, чтобы больше ни-ни. – Мелкий хлюпнул и провел пальцами под носом. С грязного пальца посыпались крошки.

– А у меня круче! – подпрыгнул мелкий на мате. – Мне теперь всегда в компоте слива с косточкой попадается!

Рассказывали они об этом легко. Видимо, все уже не по одному кругу обговорено. Только непонятно было, что они тут обсуждают. Личные успехи? Глобальное везение?

Катька посмотрела на того, что на класс старше. Он поднял вверх руку с разведенными двумя пальцами и, продолжая жевать, хрипловато произнес:

– Помнишь, у нас историк ушел? Моя работа! Везука!

Историк у них ушел в конце прошлого года. Вроде бы даже кто-то недовольно шумел, кто-то злорадствовал, возмущались те, у кого он был классным.

– А ты? – спросил долговязый со стула. – Что с тобой произошло?

– Контрольная по физике…

– Чего, физичку убрала? – подался вперед тот, что на класс старше, и соскользнул с мяча. Его попа глухо стукнулась о пол. Показалось, что вибрация прошла по всей школе.

– Нет, – перешла на шепот Катька. – Ответы правильные на подоконнике появились.

– Ну, это мелочь, – протянул тот, что на класс старше, и подкатил к себе мяч.

– И что, началось? – спросил долговязый.

Катька еще раз оглядела присутствующих и поняла – да, началось. Бардак какой-то начался. Вот прямо сейчас. Поняла и кивнула.

– Со всеми так происходит, – загадочно произнес долговязый, резко опуская стул на передние ножки. Булькнула газировка. – Это закон.

С законами Катька сегодня не дружила, особенно физическими, поэтому покосилась на Шуза.

– И давно вы тут сидите? – спросила она.

Шуз больше не полировал кроссовки, откинулся на локти и теперь полулежал, прикрыв глаза. На вопрос он не ответил.

– Значит, у тебя еще ничего не началось, – сделал вывод долговязый.

– А что должно начаться?

– Я же говорю! – подпрыгнул мелкий на полу. – Во сне он приходит. Ночью. Черный такой. Длинный. А иногда из-под кровати вылезает.

– А я колокольчик слышу. И зовет как будто кто-то, – буркнул мелкий на матах. Чего-то вдруг застеснявшись, он поковырял шов на мате и добавил: – Особенно когда трамвай идет.

– А ко мне женщина в белом приходит, – довольно разулыбался тот, что на класс старше. – Ну, эта, сбежавшая. Я уже и привыкать стал. А поначалу из кровати выпрыгивал, к отцу бегал.

Катька опять посмотрела на Шуза. Тот молчал. Лежал, шевелил ногами в кроссовках и молчал. Зря она к нему подошла. Ничего путного Шуз ей сказать не мог.

– Ничего у меня, – пробормотала Катька. – Я только сегодня попросила… Да что это вообще за бред?

Долговязый тоже смотрел на Шуза. Этот взгляд заставил Шуза заволноваться. Он заерзал, задергался.

– Не, точно было, – подтвердил Каблуков. – Просто они к ней не пришли!

– Или она ничего не сделала! – припечатал долговязый. Бутылка выпала из его коленей. – Зачем ты ее привел?

У Катьки был тот же вопрос.

Шуз распахнул глаза, выпрямился.

– Ты бы лицо ее видел! – крикнул он долговязому. – Какое ничего? Было! А если к ней никто не пришел, то это наш шанс!

Долговязый покивал, покивал, медленно наклонился, подобрал бутылку, поставил на пол. Еще покивал.

– Хорошо, – неспешно произнес он. – Хорошо. – Улыбнулся. Неприятно так. Зубы показал. И повернулся к Катьке: – А откуда ты знаешь, что просить можно?

– Просить? – В Катьке поселилась надежда, что если она сейчас попросит, то ее отсюда выпустят.

– У кладбища. Ты же у кладбища что-то попросила, так?

И тут в Катькиной голове все встало на свои места. Каждый из присутствующих что-то попросил у покойников, как и она. Каждый смотрел через окно на кресты и бормотал свое самое заветное. Один мелкий мечтал, чтобы Петька вернул робота, второй любит сливы с косточками, парень на класс старше ненавидел историка. Если так, то и Шуз чего-то очень сильно захотел. И получил это.

– А ты что попросил? – спросила у него Катька.

Шуз не ответил. Взгляд отвел. Все на него смотрели, а он изображал статую.

– Откуда знаешь, что у кладбища можно просить? – повторил долговязый.

– Так это… – С головой у Катьки все же что-то произошло, она стала забывать простые слова. – Шуз рассказал. На субботнике. Мы все страшилки рассказывали, вот он и…

Долговязый укоризненно щелкнул языком.

– А что? – Шуз пополз к краю матов. – Ты сам говорил – на новенького нужно. Может, он ошибется?

– Он? – пискнула Катька. Голос подвел, перестал слушаться.

– Рыцарь, – долговязый тяжело откинулся на спинку стула. – Ты ведь ничего ни про кладбище, ни про эту школу не знаешь?

Катька не знала и знать не очень хотела. Кажется, именно для ее сегодняшнего случая придумали поговорку: «Меньше знаешь, крепче спишь». Она уже собралась отказаться от прослушивания историй и выйти, пускай эти люди сходят с ума без нее. Но руки-ноги ей не подчинились. Вместо того чтобы сказать «спасибо, без вас обойдусь» и уйти, она опустилась на свободный стул и отрицательно мотнула головой, мол, ничего она не знает.

Долговязый сложился пополам, упер острые локти в колени, поиграл сведенными пальцами.

– Значит, ты попросила у покойников подсказки на контрольной по физике, так?

Катька кивнула. Что-то щелкнуло у нее в шее.

– Подсказку тебе дали?

Второй кивок пошел легче.

– И больше с тобой ничего не произошло? Никто к тебе не являлся, и на кладбище ты никого не видела?

Катька замотала головой. Убедительно так. Она бы непременно поверила, если бы перед ней подобным образом башкой крутили.

– А кладбище-то интересное, – неспешно начал долговязый. – Его раньше Немецким называли, потому что здесь иностранцев хоронили. Давно. При Петре. Тогда чума случилась, и мертвых иностранцев надо было куда-то пристраивать. Немцев у нас никогда не любили, поэтому и выделили им под кладбище кусок нехорошей земли. Речка тут в овраге текла, Синичка. А вокруг болота.