Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггач

А в домах, в тысячах комнат, висели картины: маленькие зеркала, отражавшие жизнь их обитателей. Женщина играла на клавесине, скосив глаза на стоявшего рядом мужчину. Красивый молодой солдат подносил к губам бокал, и его фигура преломлялась в блестевшем на столе графине. Служанка передавала письмо хозяйке… Мгновения, застывшие во времени, словно в густом желе. Люди еще не одно столетие будут разглядывать эти полотна и гадать, что произойдет дальше. Например, что прочитает в письме эта женщина, стоящая у окна с залитым солнцем лицом? Может, она влюблена? Отбросит ли она письмо или, наоборот, выполнит содержащиеся в нем указания? Подождет, пока дом опустеет, и поспешит в глубину анфилады, на задний план картины, купающийся в солнечных лучах?

Кто знает? Ее лицо спокойно, а любовные тайны надежно заключены в сердце. Она просто стоит, запертая внутри толстой рамы, застыв на пороге какого-то важного события. Ей еще предстоит принять решение.

София стояла у окна. Она не видела, как подошел Корнелис. Окно находилось посредине лестницы. Его украшал витраж в янтарных и винно-красных тонах. В центре рисунка сидела пестрая птичка, запутавшаяся в стеклянной зелени. Поэтому она не могла разглядеть, что находится снаружи. В окно било солнце, бросая на ее лицо разноцветные зайчики. София просто стояла у окна, тихо и спокойно.

Корнелис подумал, что она сама и есть живая картина – вот здесь, сейчас, пока художник не успел запечатлеть ее на полотне. И вдруг его охватило странное чувство. Жена будто исчезла, ее душа ускользнула, и перед ним осталась лишь оболочка в ярко-синем платье.

– Любовь моя… – начал он.

София резко вздрогнула и обернулась.

– Разве ты не слышала стук в дверь? Пришел господин ван Лоо, он ждет нас внизу.

Ее рука взметнулась к волосам.

– Он здесь?

Корнелис поставил на стол вазу с тюльпанами. Он попросил включить ее в портрет: тюльпаны были его страстью.

– Я выложил за них кругленькую сумму, – сообщил Корнелис. – Это tulipa clusiana, оранжерейный сорт. Вот почему они цветут так рано. Их продает португальский еврей, Франческо Гомес да Коста. – Белые лепестки слегка розовели по краям. – Неудивительно, что поэт сравнил их со стыдливым румянцем на щеках Сюзанны, не правда ли? – Он прочистил горло. – Разве они не напоминают нам о том, что земная красота мимолетна и то, что сегодня полно очарования, завтра обратится в прах?

– Вот почему надо пользоваться ей, пока можно, – заметил художник.

Возникла пауза. София шевельнулась в своем кресле.

– Вряд ли это можно назвать тем, чему нас учит Библия. – Корнелис снова прочистил горло. Живописцев всегда считали безбожниками, для них нет ничего святого. – К тому же я уже обрел свой рай на земле.

Корнелиса охватило нежное чувство к супруге. Он наклонился и тронул ее за щеку.

– Не двигайтесь! – громко воскликнул портретист. – Примите прежнюю позу, пожалуйста.

Корнелис охнул и поспешно вернул руку на бедро. Порой он увлекался своими мыслями и совсем забывал, что с него пишут портрет. Но это трудная работа, что ни говори. Приходилось стоять прямо, у него уже начала болеть спина.

Ян ван Лоо бесшумно водил кистью по холсту. Из соседней комнаты доносился звук швабры – Мария мыла пол.

– Вас не удивляет, как быстро все предались этому безумию? – спросил Корнелис.

– Какому? – отозвался художник.

– Вы сами еще не пали жертвой этой страсти?

Художник помолчал.

– Все зависит от того, какую страсть вы имеете в виду.

– Спекуляцию тюльпанными луковицами.

– А. – Художник улыбнулся. – Тюльпанные луковицы.

Жена, сидевшая рядом с Корнелисом, шевельнулась. Корнелис решил, что художник тугодум.

– Я всегда считал голландцев здравомыслящими людьми, – продолжил он, – но в последние два года они стали словно одержимы.

– Неужели?

– Причем поветрию подвержены люди всех сословий – садовники и судовые повара, мясники и хлебопеки. Может, даже живописцы.

– Только не я, – возразил художник. – Я совсем не разбираюсь в коммерции.

– И они тоже. Однако на Бирже создают и теряют целые состояния. Эти новые гибридные сорта – за них заламывают неслыханную цену. Можно заработать тысячи флоринов, если знать, где и как продавать. – В голосе Корнелиса послышались взволнованные нотки; он и сам неплохо заработал на тюльпанной лихорадке. – Представьте, на прошлой неделе одна луковица «Семпера Августа» – самого красивого и ценного сорта – была продана за шесть прекрасных лошадей, три бочки вина, дюжину овец, две дюжины серебряных чаш и морской пейзаж кисти Исайи ван де Вельде!

Художник молча поднял брови и продолжил работу. С одного из тюльпанов бесшумно слетел лепесток. Шварк, шварк – возила щеткой Мария. Было слышно, как она мурлычет себе под нос.

В комнате установилась томная, дремотная тишина. Корнелису вдруг стало одиноко, словно он путешествовал в дорожном экипаже и все пассажиры заснули. Почему жена молчит?

– Разумеется, это не местное растение – оно прибыло к нам из Турции. Когда я был молод, о нем знали только cognoscenti – аристократы и любители ботаники. Но мы прекрасные садоводы, не правда ли? На нашей плодородной почве эти скромные цветы преобразились в яркие и пышные создания. Неудивительно, что люди теряют от них голову, ведь тюльпаны остаются прекрасными даже после смерти. Ваши коллеги тоже обессмертили их на своих полотнах: братья Босхарт, Ян Давидс де Хем. Невероятно реалистичные картины, где нарисованные цветы будут и впредь цвести для новых поколений…

– Помолчите, пожалуйста, – перебил Ян. – Я пытаюсь нарисовать ваш рот.

София издала сдавленный звук. Она смеялась. Потом спохватилась и замерла.

Лицо Корнелиса вспыхнуло, словно его ударили по щеке. Что за неуважение? Ему еще так многому надо научить жену, передать опыт целой жизни. Порой казалось, будто ее мысли бродят где-то далеко. Она юная: милое создание, но в голове сплошная чепуха. Внезапно ему с грустью вспомнилась его первая жена Хендрике. Вот она была твердой и надежной. Хендрике никогда не воспламеняла его кровь, и он не испытывал к ней и половины того, что чувствовал к Софии, но была хорошим компаньоном. А у Софии семь пятниц на неделе: сегодня она сама нежность и любовь, а завтра хмурится и смотрит волком. В последние дни вообще вела себя очень странно.

Корнелис придал своему лицу строгое выражение. Выпятил грудь и крепко сжал трость. Да, этот художник – сомнительный малый. Недаром София была против. Но дело уже начато; надо поскорее закончить его.