Зачем тебе алиби… - Анна Малышева

Если бы я туда пошел один, я бы все хорошенько осмотрел и прибрал. А так — с Ленкой возился… Но если бы я пришел один, он бы меня в квартиру не впустил.

— Это точно. — Анжелика кивнула, хотя в темноте он этого видеть не мог. — Но ты мог открыть дверь ключами, которые я для вас сделала.

— А ты думаешь, что это его не насторожило бы?

С какой стати у меня оказались ключи от его квартиры? А если бы он стал ругаться со мной на площадке? Услышали бы соседи. А вдруг бы вообще у меня ничего не вышло? Тогда бы он сразу понял, откуда у меня ключи. Нет, Лика, мы все вылезли из этой истории на пределе… Ты и сама вряд ли понимаешь, на каком пределе мы все были… И ты, и я…

Потом поймешь. Успели только-только! А ты еще просила подождать. Нельзя было ждать.

— Ты прав… — Она на ощупь двинулась к вешалке, нашарила свой плащ. Неожиданно включился свет, девушка зажмурилась.

— Прости. — Он помог ей одеться. Задержал руки на ее плечах, когда она натянула плащ, задержал на короткое мгновение, но и это мгновение было длиннее, чем нужно. Анжелика не подала виду, что ей что-то не понравилось, посмотрелась в зеркало, безразличным голосом спросила:

— Завтра приедете?

— Да.

— Я буду ждать. Начнется комедия с похоронами. Боже, а щека, правда… Того…

Она полезла в сумочку, достала пудреницу, осторожно провела губкой по левой щеке. Из комнаты раздался негромкий голос Лены:

— О чем вы там говорите?

— Ты бы хоть извинилась, — вместо ответа крикнул ей Саша. — Лика уже уходит.

Снова зашаркали тапочки. Лена выглянула в коридор, поморгала заплаканными красными глазами, прищурившись, посмотрела на Анжелику. Та уже защелкивала замок на сумке.

— Ладно, прости, — выдавила Лена. — Нервы расшатались. Но и ты была хороша. Я дура, ты же сама сказала. — Анжелика даже нашла в себе силы улыбнуться. В таком опухшем жалком виде Лена была ей совсем не страшна. Теперь ее даже удивляло, как она могла робеть перед этой женщиной. Что вызывало такую робость? Между ними была возрастная разница всего в семь лет — почти что ничего. Анжелика была красивей, хотя одевалась не с такой тщательностью, как та, и красилась минимально. Да и зачем нужна была краска ее черным ресницам и бровям, помада — свежему рту, румяна — розоватым скулам? Лена красилась, чтобы скрыть недостатки, которые у нее были, и подчеркнуть достоинства, которых не было. Она даже ресницы наклеивала, что всегда смешило Анжелику — столько возни, чтобы нравиться! Кому нравиться-то? Саше?!. Нет, если разбирать по пунктам, многие преимущества были на стороне Анжелики. И все же преимуществ перед Леной у нее не было. В ее присутствии она смущалась, робела, теряла свободу мыслей и слов, не решалась высказать свое личное мнение. Так было всегда, пожалуй, только этот разговор кое-что изменил. «Неужели из-за того, что было утром? — спросила себя Анжелика. — Я их больше не боюсь. Не боюсь».

— Слушайте-ка, — она уже стояла у самой двери, поправляя на плече ремешок сумки. — Я, конечно, поеду домой, и все там осмотрю, и буду молчать, тут вы не сомневайтесь. Вы правы, мы тесно повязаны, и я ни от чего не откажусь. Я вот только хотела вас спросить…

— Конечно, спроси. — Саша зачем-то поправлял на подзеркальнике неровно лежащие расчески. Лена стояла неподвижно, опершись плечом о дверной косяк.

— Убивать вам не пришлось, ну и хорошо. Но вы же шли туда, чтобы его убить. И я хочу узнать, просто так, ради любопытства — никому из вас хоть на минутку не стало его жалко?

— Что за ханжество, — Лена говорила почти беззвучно. — Это ты нас спрашиваешь, его жена? Ты же сама когда-то прибежала к нам с криками: «Ребята, спасите, я запуталась, что мне делать?!» И мы решили тебе помочь. Зачем задавать такие вопросы?

— Я же говорю — из любопытства. — Анжелика выдержала ее уничтожающий взгляд, растянула губы в улыбке. — Ну, и еще потому, что мы с вами втроем уж очень похожи на трех гадин.

— На кого? — не расслышал Саша.

— Не на людей. И разговоры у нас гадские. А я вдруг подумала — неужели никому из нас хоть на миг не пришлось стать человеком? А? Пожалеть его, ну хотя бы на секунду?

Лена пыталась что-то сказать, было видно, что новая истерика уже недалеко. Саша удивленно поднял брови, покачал головой:

— Знаешь, матушка, уж если мы решились на такое, какие разговоры у нас могут быть? Зачем притворяться? Я, если желаешь чистую правду, и тогда его не жалел, и теперь не собираюсь.

— Ясно с тобой, — кивнула Анжелика. — А ты, Лен, что скажешь?

Та молча отлепилась от косяка и исчезла в комнате. Анжелика вздохнула и негромко заключила:

— Тогда я тоже скажу тебе правду, Саша. Мне его тоже ни капельки не было жалко. Ни-ког-да, — отчеканила она, чувствуя, как губы у нее расползаются в странной, неуправляемой улыбке.

— Зачем же ты спрашивала? — тревожно спросил он, подходя, чтобы открыть ей дверь.

— Да так. Хотела убедиться, что мы все друг друга стоим.

Она скользнула в открывшуюся дверь, остановилась перед дверями лифта и нажала кнопку вызова.

Анжелика лежала в постели, свернувшись калачиком, закрыв глаза. Ночник она не погасила — было жутко в пустой квартире, здесь было слишком тихо.

Что-то подобное ей пришлось пережить как-то в детстве, когда родители уехали в гости «с ночевкой», а ее оставили дома одну. Пока они не ушли, она даже радовалась — будет есть конфеты, а ужинать не станет, и телевизор можно смотреть сколько угодно, и спать она ляжет поздно! Но как только за родителями захлопнулась входная дверь, девочка остановилась и замолчала Через минуту ей показалось, что на кухне скрипнула половица. Она замерла, прислушалась, осторожно сходила туда, проверила. Никого, кроме нее, в квартире не было и быть не могло, все страхи — чепуха… Она знала это, а все же к утру измучилась совершенно, ей даже на минуту уснуть не удалось. И конфеты были не в радость, и телевизор не помогал… Все время ей слышались шорохи, скрипы, стуки, а то даже голоса — будто совсем рядом, в коридоре, разговаривают люди… Говорят о ней, о Лике, и что-то плохое говорят, конечно!

После той ночи она боялась оставаться одна даже ненадолго. Сколько ей тогда было лет? Восемь? Девять? Она хорошо училась в школе, любила читать больше, чем гулять. А гулять не любила потому, что совершенно не могла играть в обычные девчоночьи игры — «классики», скакалку, резинку… Прыгать на одной ножке, порой даже с закрытыми глазами, скакать, крутясь вокруг своей оси, словно белка, бешено вращая в руках скакалку… Да попробовала бы она такое сделать! Очутилась бы на асфальте, с разбитыми коленями и локтями, грязная, опозоренная, никому не нужная. Больше всего на свете Лика боялась упасть у всех на глазах. Оттого избегала шумных игр, сидела на скамеечке на занятиях физкультурой, даже ходила как-то осторожно, выпрямив спину, слегка размахивая руками, постоянно глядя под ноги. Чуть что не так — и кружилась голова. И так всю жизнь.