Зачем тебе алиби… - Анна Малышева

Ее считали девочкой хорошей, благоразумной.

Именно потому и думали о ней так, что она не водилась с дворовой компанией, не отпрашивалась на дискотеки… Танцевать?! С ума вы сошли?! А сидеть у стенки и смотреть, как танцуют другие, это испытание не для ее гордости. Вот медленный танец — тут ничего трудного нет — переступай на одном месте и держись за плечи партнера… Но кто ее пригласит, если она все остальное время проторчит у стенки? И Анжелика сидела дома. Росла как-то незаметно, вытягивалась понемногу, худела, приобрела привычку лежать на спине и часами смотреть в потолок. Ее маму эта привычка ужасно злила.

Увидев Лику в таком положении, она сразу начинала ей выговаривать: «Почему ты никогда мне по дому не поможешь, почему тебя в магазин сходить не допросишься, почему ты так лежишь, о чем думаешь?!» Маме, наверное, казалось, что Лика думает о чем-то нехорошем, о мальчиках, например.

Когда она приходила из школы, мать тщательно обнюхивала ее с ног до головы. «Ты курила!» — взвизгнула как-то она, и Лика не могла соврать, что нет.

Это был вечер истерик, громовых рыданий. Спас отец, который, как всегда, поздно пришел домой.

Мать мигом бросилась к нему и закричала:

— Вот, погляди! Растет твоя смена! И врет не хуже тебя!

— В чем дело? — спросил отец, невнимательно взглянув на уничтоженную, зареванную дочь. Лика даже не успела снять школьную форму, когда пришла из школы, сразу же начался скандал. И теперь она сидела, глубоко забившись в кресло, скручивая в руках черный фартук. — Она что, только сейчас пришла?

— Она курила! — выкрикнула мать.

Отец посмотрел на нее так, словно та свалилась с Луны, и очень спокойно ответил:

— Ну и что? Сейчас все дети курят.

Тут Лику оставили в покое — скандал продолжили отец с матерью, и она наконец смогла умыться, переодеться и поесть. И вообще, вскоре ей показалось, что мать стала придираться меньше. Она долго раздумывала, почему, пока в один прекрасный день родители не развелись. Лике сообщили об этом в последний момент, когда нужно было ее участие. Она и в суде была, когда слушалось дело о разводе. Смотрела на отца — такого молодого, подтянутого, спокойного, рассматривала его знакомый коричневый костюм, золотистый галстук, стремилась запомнить все это как можно лучше, потому что ей казалось — больше они не встретятся. А на мать не смотрела. Только самой себе Лика признавалась в этом — она не любила свою мать. И не могла сказать, за что. «Эта женщина» — так называла ее про себя Лика — «эта женщина» никогда не была достойна ее отца. Она — простоватая, грубоватая, в чем-то невежественная, у нее неухоженное круглое лицо, некрасивые руки с нечистыми ногтями, сутулая жирная спина… Одевается, как чучело, мгновенно стаптывает каблуки, при ходьбе косолапит… Да что говорить, если даже плохая координация досталась Лике по наследству от матери. О-оо! А скандальный мелочный характер?! А патологическая скупость! Они ведь не бедствовали, отец получал хорошо, и она тоже, и при этом Лике подсовывалось вместо обновки жуткое платьице матери, в котором та ходила двадцать лет назад! Мать не понимала, что за эти двадцать лет изменилась мода на рисунок, на покрой, на длину, на все! Да просто Лике противно было носить что-то с чужого плеча! Просто — противно! А мать обвиняла ее в расточительстве.

— Теперь твой отец не может тебе ничего покупать, — ядовито и в то же время обиженно говорила мать, сворачивая отвергнутое платье. — У него другая «доченька» завелась. Девчонка — ненамного тебя старше!

«Уйди, уйди!» — молилась про себя Лика, отворачиваясь, чтобы не показать слез. А когда мать исчезала за дверью — плакала, кусая губы, давя громкие всхлипы, заливала слезами подушку, яростно вытирала лицо платком. И клялась себе, что уйдет от матери, как только сможет, как только найдет куда, сразу уйдет!

Она закончила школу и к этому времени еще больше замкнулась в себе. Скучала по отцу, ругалась с матерью почти каждый день, ее грызла хандра. На оценки ей теперь было наплевать, аттестат получила с тройками. Мать ругалась, Лика тупо смотрела в окно, потом срывала с вешалки куртку, хлопала дверью, убегала на улицу. Один раз даже упала на лестнице, так торопилась удрать. Расшибла бедро, порвала колготки. В тот миг ничего не стала рассматривать, скорее пошла прочь — только бы подальше отсюда! Не знала, сколько шла, очнулась на набережной Москвы-реки и только тут оглянулась по сторонам, поняла, что торопиться некуда, никто за ней не гонится, никому она не нужна — как всегда…

День стоял чудесный, мягкий. Серая река, спокойное чистое небо, золотые деревья в саду за оградой… Сентябрь. Она достала из кармана сигареты, жадно закурила — уже года два, как серьезно пристрастилась, выкуривала тайком до десяти сигарет в день, а если бы не мать — то и больше бы курила. Лика оперлась на гранитный парапет набережной, спокойно выкурила сигарету, бросила окурок в воду, занялась своей ногой. Задрала сбоку на бедре свою широкую серую юбку, убедилась, что колготки разорваны безнадежно — огромная дыра, вокруг все расползается на глазах, а на белой коже — багровое пятно. Больно! Вот приложилась!

— Синяк будет, — услышала она рядом мужской голос. Отпустила подол юбки, резко обернулась.

Увидела его. ЕГО.

Невысокий, лет около тридцати, коренастый, темноволосый. Ветер трепал его волосы, они блестели на солнце. Он не улыбался, вроде бы не заигрывал, серьезно смотрел на нее. Девушка не испугалась, но пошла прочь. Прошла шагов пять, обернулась. Он шел следом.

— Вам что? — От волнения она охрипла. «Подумает еще, что у меня всегда такой бас!» — испугалась она в душе. Ей даже в тот, первый миг уже было важно, что он о ней подумает.

— Да ничего, я помочь хотел, — он был хорошо одет, говорил спокойно и совсем не нагло.

Лика приметила у бровки тротуара красную машину, в марках она слабо разбиралась. Тут она совсем растерялась. В жизни ни одна собака не обращала на нее внимания, хотя она была ничем не хуже своих подруг… В чем было дело? Может, она просто ни одному из парней не давала времени обратить на нее внимание? Сразу убегала, уходила от разговора? Уходила своей неуверенной походкой? Да не нужны ей были парни, никто ей был не нужен. Самовлюбленные ничтожества! Тупицы! Вот так! Но этот… И выглядит неплохо, и машина, кажется, его…

Кавалер с машиной! Вот так — сразу! Ей многие позавидуют… Да, но он ей тоже не нужен. Так она сказала себе, а вслух заметила:

— Я же вас не просила помогать. Ничего страшного не случилось.

— Но вы упали.

— Не здесь. — Она снова закурила, чтобы не так волноваться и говорить поменьше глупостей. Он не стал спрашивать, где она упала, и снова предложил:

— Хотите, дам йод и пластырь?

— А вы что — врач?

— Нет, у меня аптечка в машине.

Лика помялась. Не так уж ей был нужен пластырь, скорее, она предпочла бы новую пару колготок. Юбка едва доходила ей до колен и не скрывала дыры, которая все больше увеличивалась. Напротив, на другой стороне улицы, она углядела маленький галантерейный магазин. Он был открыт. Лика сунула руку в карман, нащупала деньги.