Тайна "Красной Москвы" - Ольга Тарасевич

И все-таки иногда я шкурой чувствую ложь. Я слишком долго была журналисткой. А в этой профессии часто приходится идти по лезвию ножа, балансировать между противоположными интересами, оценивать потенциальные риски судебных исков и прочие возможные неприятности. Иногда я чувствую ложь невероятно остро. И вот сейчас — тот самый случай…

* * *

Немного придя в себя, я дозвонилась до мамы, попросила ее забрать дочь из садика и заехать за презентами Андрея.

Оформление всех бумаг в случае убийства — дело долгое; часов пять, не меньше занимает. Но я все-таки рассчитывала к восьми-девяти вечера освободиться, попасть к родителям и выпить в честь своего дня варенья безалкогольный коктейль.

Орехов вышел в другую комнату. Я прокричала ему, чтобы он ничего не трогал до приезда экспертов, но парфюмер никак не прореагировал на мое замечание. Было похоже, что первый шок от произошедшего у мужчины прошел. И он что-то лихорадочно обдумывал.

А прошел ли шок у меня?..

Я покосилась на труп (заодно заметила закатившуюся под столик мраморную статуэтку со следами крови, явное орудие убийства) и вздохнула.

Пожалуй, теперь вид мертвого тела меня меньше шокирует, чем лет десять назад, когда я только начинала писать детективы, не видела вскрытий в морге и не выезжала с Седовым на место происшествия.

Привыкнуть к угрозам своей безопасности для меня, наверное, невозможно. Всегда чуть что не так — трясусь от страха, как мышь под веником. Вот и сегодня: прежде чем я поняла, что внезапное появление Орехова ничем не угрожает, успела перепугаться до смерти.

И конечно, невозможно не реагировать на сам факт насильственной смерти. Жизнь человека — наивысшая ценность. И те подонки, которые пытаются распоряжаться чужими жизнями по собственному усмотрению, должны нести ответственность за свои действия — тут и обсуждать нечего.

Я очень хочу, чтобы убийца химика Юры оказался за решеткой!

Наверняка у мужчины были жена, дети, родители. Сколько судеб разрушено — и никто ответственности не понесет? Нет, такого допустить нельзя!

Я встала с кресла и подошла к окну.

Наконец-то явился спасатель мой! Вот возле подъезда паркуется темно-синий Володин «Форд-Фокус». Хорошо, что Орехов не собирался меня убивать. После моего звонка не меньше получаса прошло, а следственно-оперативная группа так и не появилась, да и Володя только сейчас подъехал. Можно было бы уже сто раз порезать меня на кусочки!

— Юру убили. На его месте мог оказаться я…

Услышав тихий голос Орехова, я на цыпочках вышла из комнаты и подошла к двери (ванной или туалета; наверное, парфюмеру надо было срочно совершить конфиденциальный звонок, и он решил, что место подходящее).

Тем временем он продолжал:

— Да, я уже спокоен. Почти спокоен. Но ты представляешь, пропало кое-что важное. Духи «Красная Москва», те самые… Тут еще была клиентка, но не думаю, что она взяла. Убийца пришел именно за ними. Наверное, следил за мной, видел, что я ухожу. Поднялся в квартиру, а тут Юрка пришел. Так, пока. Потом поговорим. Я слышу голоса у двери. Полиция, похоже…

Я быстро отскочила от двери и скрылась в комнате с трупом. Потом сделала вид, что точно так же, как Орехов, услышала шум на лестнице и вышла в коридор. Лицо парфюмера было расстроенным и напряженным. И я еще раз подумала, что что-то тут не так. Ну не вызывает у меня этот человек доверия…

Москва, 1864–1882, Анри Брокар

День выдался, как всегда, непростым. К шести утра пришел Анри на фабрику. Герасим с Алексеем уже протопили печь и положили в большие кастрюли все необходимое для приготовления мыла. Анри быстро смешал ароматические масла, добавил их к мыльной основе, потом долго водил деревянной лопаткой в булькающей светло-серой массе.

К обеду несколько дюжин кусков мыла были уже упакованы в бумагу и сложены в коробки. Рабочие перенесли их в повозку, Анри сел за возницу, и через кружащиеся снежные хлопья поехал по неприветливым, нахохлившимся московским улочкам.

И вот первая лавка, и замирает в волнении сердце.

Но как обычно, отвечает приказчик:

— Купец сказал твоего мыльца не брать, мы уже вдоволь набрали мыла от Рале[4].

Не получается.

Опять ничего не получается…

Не сдаваться, бороться!

Стиснув зубы, снова туда — в снег, холод, безнадежность.

Там вновь отказ.

Скрипят колеса, леденеют пальцы, застывает душа.

— Не надо нам твоего мыла, забрали уже у Рале…

Опускаются руки: зачем делать товар, который никто не берет?

Нечем платить рабочим, не на что покупать ароматные масла. И Шарлотте дать тоже нечего — вот, наторговал сегодня, всего рубль с мелочью…

Положив деньги в карман жилета, Анри Брокар вздохнул. Пожалуй, на сегодня фабрику можно закрывать. Алексей с Герасимом отпущены после обеда, варить новое мыло ни к чему — сваренное утром еще не продано. Пора возвращаться домой, краснеть, передавая любимой скудный заработок…

— Какая же ты красивая! — вырвалось у Анри при виде свежего румяного личика Шарлотты.

Беременность необычайно шла жене. Она вся словно светилась каким-то невероятным светом, была так счастлива и покойна, словно бы финансовые дела супруга обстояли весьма и весьма недурственно.

Шарлотта чмокнула мужа в щеку, распорядилась, чтобы подавали обед. И, положив руку на живот, улыбнулась:

— Все хорошо будет с твоим мылом. Говоришь, у Рале купцы берут? Так это ничего. Надо сделать такое мыло, какого нет у Рале. Мы ждем ребенка, и вот что мне подумалось — детки умываться не любят. А коли выпустить мыло в форме зайчиков и мишек — им забава будет. А еще на мыле хорошо азбуку разместить. На каждом кусочке — по буковке. Так детки и чистыми будут, и читать выучатся. И конечно, надо сделать мыло для простых людей.

— Дорого оно для них.

Шарлотта пожала плечами:

— А ты сделай недорого. Кусочек поменьше, ароматного масла не лей. Главное — чтобы копейку оно стоило, вот не больше! У Рале-то тридцать копеек за кусок берут. Но ты не переживай. Эти копеечки скорее тебе миллион рублей принесут, чем Рале.

Шарлотта оказалась права.

К тому дню, когда на свет появилась маленькая Евгения, Брокар уже вовсю торговал мылом для детей. Раскупалось оно быстро. Уже не нужно было в повозке объезжать лавки: купцы да приказчики сами в очередь перед фабрикой-конюшней выстраивались. «Читать выучился по Брокару», — хвастались родители успехами своих деток.