Добрые и сильные - Татьяна Рубцова

— Я его оформлю, как взятый в лесничестве при обыске. Ты его даже не видел. Понял?

— Зачем?

— Незаконное хранение, понимаешь. Зачем тебе лишние проблемы.

Сидоренко снова глубоко вздохнул, голова его заметалась по подушке, лицо исказилось.

— Ребенок… Мы так ждали его… что они с нами сделали… За что! — он было рванулся, но Медведев схватил его за плечи и с силой прижал к кровати. — Я же нес им эту проклятую сумку, я же нес ее! Пусти! Я не могу так, не могу! Как ты этого не понимаешь!

— Сережа!

— Пусти. Я должен умереть. Я хочу умереть! Пусти!

— Сережа! Успокойся. У тебя есть родные?

— Зачем? Нет у меня никого. Теперь совсем никого.

— А отец, мать?

— Ах, это… Нет. Я жил у тетки, в Коврове. А Ира — у бабушки. Мы ее сюда, в Москву привезли, старая совсем. Зачем ты пришел?

— Я — следователь, Сережа.

— Ну так следи, а ко мне в душу не лезь. Все равно душу в суд не отдашь.

— Тебя никто ни в чем не обвиняет.

— Мне уже все равно. Без Иры мне не жить.

— Сколько ей было?

— Что?

— На вид она совсем девочка.

— 18. А ты откуда ее знаешь? — Сидоренко посмотрел в серые внимательные глаза чуть склонившегося к нему Медведева.

— Видел, — проговорил тот, отворачиваясь.

— Говори.

— Там, в лесничестве.

— Ну!

— Она пришла в себя.

Сергей застонал и закрыл глаза.

— Господи, — пробормотал он, словно во сне, — зачем они это сделали, зачем. Мы были такие счастливые.

Зажмурившись сильнее, Сергей вдруг рывком приподнялся, перевернулся и, уткнувшись в подушку, судорожно зарыдал. Медведев молчал, только крепко сжимал его плечи, стараясь, чтобы он не бился.

— Опять?

В палату возвращались больные. Вошел Егоров.

— Ну все, можешь идти, капитан, теперь продержусь до утра. Бузил, что ли?

Медведев встал с места и пошел к двери, увлекая за собой товарища.

— Вот что, Егоров, иди, попроси у медиков, пусть найдут тебе местечко, поспи часа два, я побуду пока с ним. Ночью чтобы глаз не сомкнул.

— Ты тоже так думаешь? А что, повесится или в окно сиганет — это в два счета. А то и вены порежет.

— Иди, отдохни. Только смотри, не прозевай.

— Понятно. Ценный свидетель. Или подозреваемый?

— Нет, Саша, дело не в том, что он свидетель, а в том, что он — человек. И ему пришлось очень несладко.

— Все понятно, Володя.

Когда Медведев вернулся в палату, Сидоренко уже затих, лежал по-прежнему ничком и редкая дрожь проходила по его большому телу.

Медведев сел снова на стул, положил руку на его плечо в ветхой больничной рубашке и сказал медленно и печально:

— Я знаю, Сережа, боль не пройдет никогда, просто со временем ты поймешь, что жить можно даже с открытой раной.

Время было не позднее по московским меркам: без четверти 10, когда Медведев вставил ключ в щель замка своей квартиры. Жил он вместе с братом, который был старше его на 8 лет, его женой и 17 летним сыном в доме на Тверской. Когда-то это была коммунальная квартира, но родители братьев работали на ответственных должностях и постепенно прибрали к рукам лишние метры. Потом отец умер, мать вышла замуж во второй раз и уехала с мужем в Канаду, и уже старший сын, став основателем и хозяином детективного агентства «Ангел», выкупил у соседей оставшуюся комнату. Дом постепенно становился элитным, в подъезде появились зеркальные стекла, цветы, домофон и охранник. Лестница была чистой, кафель блестел, и гости жильцов уже не могли свободно топать по его гладкой поверхности.

Виктор Медведев, крупный мужчина с короткой стрижкой русых, как у брата волос и такими же, как у него, серыми глазами, убавил звук на пульте телевизора и повернулся в кресле.

— Привет, Вить, — Бросил ему Медведев-младший, выходя из ванной с влажными волосами.

— Здорово. Что так поздно?

— Работа. Где семья?

— Макс за уроками. У него госэкзамены на носу. Валя на кухне. Ты голодный?

— Не очень.

Володя сел в соседнее кресло. Они были когда-то похожи, как близнецы, но теперь лицо младшего брата изуродовали шрамы, а у старшего оно оставалось гладким и по мужски красивым.

— Пива хочешь? — спросил Виктор, берясь снова за пульт.

— Можно немного.

— Тогда и мне принеси. На работе все нормально?

Володя уже встал, обернулся и ответив:

— Пойдет, — прошел к холодильнику, стоявшему в просторном коридоре.

— Мне «Балтику», — крикнул ему вдогонку старший брат.

Володя открыв бесшумную дверцу, заглянул в освещенное нутро, достал банку «Балтики», а себе — дешёвого бутылочного пива и, захватив себе стакан, вернулся в комнату.

Жена брата, Валентина, полная женщина с тёмно-русыми волосами, собранными сзади в хвост, проходя мимо, окрикнула его:

— Здравствуй, Володя.

— Здравствуй, Валя.

— Тебе Лина звонила.

— Зачем?

— Не знаю. Спроси Витю, он с ней разговаривал.

— Хорошо.

Сев в соседнее кресло, Володя передал банку «Балтики» брату, а сам снова поднялся.

— Ты куда?

— Забыл открывашку.

— Сиди, — Виктор поднялся, достал с полки ключи с брелком — открывашкой и протянул ему.

— Спасибо, — Володя открыл вспенившуюся бутылку и потянулся за стаканом. — Что сказала Лина?

— Откуда ты знаешь, что она звонила?

— Валя сказала.

— Могла бы и не говорить.

— Что ей надо?

— Хочет, чтобы ты отказался от отцовства. Она решила, что Масляков должен удочерить Настю.

— Чтобы Настя выросла и сказала, какой я плохой отец.

— Я ей сказал примерно то же. Володя, она грозится, что она, вернее — Масляков, подаст на тебя в суд. Ты же разбил ему голову.

— Это было год назад.

— Не знаю. Надо посоветоваться с адвокатом.

— Неужели это никогда не кончится.

— Сам виноват. Нечего было жениться на модели. Такие бабы хороши для одноразового употребления, не для жизни.

— Такие бабы ни для чего не хороши.

— Надеюсь, теперь-то ты поумнел?